Чернобыльский дневник (1986–1987 гг.). Заметки публициста - страница 48

не вылезаю. Работа, пусть не совсем то, что надо (я ведь газетчик, а не журнальный работник), но есть. Но веришь, такое чувство, что я умираю, медленно, постепенно иду к своему законному инфаркту, инсульту или… Я не могу пережить всего этого, а на то, чтобы обменяться, вернуться на свою землю, нет ни моральных, ни физических сил, да и где гарантия, что будет лучше? Наверное, Чернобыль очень рано нас перестроил — не все окружающие к этому готовы.

Нет сил субботничать… Тоска по друзьям неимоверная, трудно на чем-либо сосредоточиться. Дьявольская погода усиливает это жуткое состояние, теребя душу какими-то снежинками, которые, касаясь земли, тают и образуют грязь. Вот так и люди, наверное: пока летают — они люди, но когда им подрезают крылья, они падают и тоже становятся грязью. Думаешь, небось, что я свихнулась… Нет. Очень трудно держаться на лету — невозможно подняться из грязи. Иногда думаю: не буду ни во что вмешиваться, ведь что нужно для полного счастья нам сейчас: покой и питание, ну еще плюс мужичонко неплохой… А душа бунтует. А впрочем, готовь силенки и прости мою невыдержанность. Искренне ваша Зинаида Гурская».

Поехала в Бородянский район посмотреть на новоселье сельских жителей. 1190 домов построено для эвакуированных из Чернобыльского района, 500 из них — киевскими строителями. Самое большое село — Небрат: 560 усадеб, самое маленькое — Берестянка: 250 домов.

На скамеечках возле домов судачат, поплакивая, женщины. Все — новое, лучше и красивее прежнего. Но нет единения между усадьбами и людьми, словно дома — сами по себе, люди — сами по себе. Еще держится запах сырого бетона — пирогов не пекут, да и у печей не стоят часами, как раньше. И не держится в домах уют, несмотря на ковры и новенькую мебель. Вот и сидят на скамеечках, бередя друг другу душу…

Решила упростить себе жизнь: утром заранее составляла список вещей, которые нужно купить, сортируя по принадлежности, — электротовары, стройматериалы, краска, посуда, и договаривалась с таксистом. Вместе ходили по магазинам, советовались, выбирали, складывая свертки и коробки на заднее сиденье машины. Продавцы давно перестали удивляться — все подряд покупают только припятчане да чернобыльцы… А вечером после работы отстраненно распаковывала добро. «Скоро у нас опять все будет!» — радовалась дочь.

Отпраздновать новоселье так и не решилась. Минул-канул год, а все еще не обжилась квартира, остается холодной. А в Припяти цолчища мышей и крыс потрошат подушки и сгрызают клей с обоев. А в селах холеные лисицы пасут около хат стайки кур, каждая — свою. А вокруг — самосейные поля, елочки пускают новые побеги с длинными, как у сосны, иголками. Не решилась отпраздновать новоселье…

Сережка играл, не обращая внимания на взрослых. Валентина же привела Анну в детскую, чтобы похвастаться сыном: не просто умен — остроумен! — как говорится, развит не по годам. У Анны возможностей больше, чем у Валентины, да и дом — полная чаша, — зато у Анны нет Сережки…

— Я всегда знала, что у меня будут вундеркинды, — вполголоса говорила Валентина. — Порода есть порода. Можно было кучу рожать, да разве при наших достатках обеспечишь всем светлое будущее? Вот и с одним в настоящем еле концы с концами сводишь. А одному ребенку в семье плохо — одиноко. Сам с собою разговаривает…

Кубики-кирпичики с легкими шлепками ложились друг на друга.

— Что ты строишь, Сергей? — спросила Анна.

— Электростанцию. С атомом.

— Атомную, значит.

— Ага, как у нас в Припяти.

— А этот небоскреб что означает?

— Небоскреб… Небо скребет! Точно, тетя Аня, точно! — оживился Сережка. — Это труба для радиации.

— Не бывает труб для радиации, — невольно поморщилась Анна.

Валентина, ревниво следившая за этим диалогом, вспыхнула: горячечные пятна выступили на щеках, на виске вздулась жилка.

— Все вы так говорите: не бывает, не может быть. А потом оказывается наоборот, — отрезал Сережка и отвернулся.

Валентина победно глянула на Анну. Анна улыбнулась.

Закончив строительство, Сережка принялся рассаживать на диване игрушки: медвежонка, зайца, Чебурашку и еще какое-то непонятное плюшевое существо.