Черное евангелие - страница 11

— Кто там? — послышался раздраженный голос из глубины дома.

— Это я, — тихо, чтобы не услышали соседи, ответил отец Городи.

— Подождите минуту, — сказала Ясуко после некоторой паузы. В ее голосе прозвучало замешательство.

Священники с улыбкой переглянулись. Однако и после двадцатиминутного ожидания дверь не открылась. Им надоело стоять на месте, и они решили посмотреть на овчарок, которые мирно играли друг с другом, позвякивая цепями.

Проходя мимо дома, святые отцы почти одновременно заглянули в окно и тут же, улыбаясь, отвели глаза.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву омелы, пятнали и листья и траву оранжевыми мазками и придавали всему участку нарядный вид. По небу плыли редкие белые облака.

Отец Городи, заложив руки за спину, нетерпеливо прохаживался по двору, а отец Маркони, скрестив руки на груди, стоял на месте и шептал молитву.

Наконец щелкнул дверной замок.

— Входите, пожалуйста, — Ясуко пригласила посетителей в дом.

Они вошли. Дом у Ясуко не очень большой, но комнаты расположены удобно, и каждая отделена от другой раздвижной перегородкой. Что находилось за перегородками, священникам было известно.

С минуту они наблюдали, как отец Билье диктует перевод библии, а Ясуко правит текст. Но почему отец Билье — всегда такой спокойный — сейчас кажется растерянным, а на лице Ясуко выступила испарина?

— «…Но расположил члены, каждый в составе тела как ему было угодно, — диктует отец Билье, — а если бы все были один член, то где было бы тело? Но теперь членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее. И которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечение. И неблагообразные наши более благовидно покрываются; а благообразные наши не имеют в том нужды. Но бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение».

Работая над этим длинным абзацем, и отец Билье и Ясуко слышат шорох одежды. Но вот абзац закончен, Ясуко поднимает глаза и видит, как отец Маркони и отец Городи сбрасывают с себя свои черные сутаны и переодеваются в мирскую одежду.

Переодевшись, святые отцы улыбаются и торопятся к выходу.

…Машина, оставив за собой проселочную дорогу, выехала на оживленную магистраль.

Жилые кварталы сменились торговыми рядами. Миновав несколько станций электрички, машина направилась к центру города, обгоняя переполненные автобусы и пропуская вперед мчавшиеся легковые машины. Тогда им еще ничто не мешало ехать на большой скорости — улицы были малолюдны.

Отец Городи вдруг тронул за рукав своего спутника, сидевшего за рулем.

Отец Маркони — как он был сейчас великолепен в элегантном костюме! — посмотрел туда, куда показывал отец Городи.

У магазина стоял грузовик. Несколько японцев сбрасывали с машины большие мешки, их подхватывали на лету дюжие парни, стоявшие внизу, и быстро укладывали на трехколесные мотороллеры. На мешках было написано что-то по-английски.

Лица священников расплылись в улыбке. Они сразу поняли, что происходит у грузовика, но их это «не касалось».

Машина покатила по берегу в сторону портовых складов.

С кем встретились и о чем говорили в порту священнослужители, никто не знает, но они провели там около часа. После этого машина вернулась в центр и остановилась у мрачного здания, где размещались конторы магазинов и предприятий сомнительной репутации. Патеры постучались в одну из дверей. Им открыл японец лет тридцати. Кивнув головой, священники исчезли за дверями. О чем шла речь, какие сделки были заключены за этими дверями — тоже неизвестно. Только уже через полчаса они снова были на улице.

И вот они опять в поселке у Ясуко. Осторожный стук, и они в доме. Разговоров не слышно, из комнаты доносится лишь приглушенный смех. А минут через двадцать оба священника выходят из дому снова в черных сутанах.

Проводив святых отцов, Ясуко наглухо закрывает двери и дважды поворачивает ключ.

А они возвращаются в церковь. Их лица спокойны, как после богослужения. Они бесшумно поднимаются по лестнице на второй этаж и стучат в кабинет главы миссии. Получив разрешение войти, исчезают за дверью. В это время по коридору проходит еще один священник. Это отец Жозеф. Ему лет сорок, он худ, вид у него болезненный. Он с неприязнью окидывает взглядом дверь, за которой исчезли Маркони и Городи, и осеняет себя крестным знамением, будто за дверь скользнула нечистая сила.