Черное евангелие - страница 34

стр.

— Да.

— В случае каких-либо затруднений советуйся с отцом Билье.

— Я всегда так поступаю.

Торбэк стоял перед главой миссии в почтительной позе, чуть-чуть склонившись.

— Одну церковь — на Синбаси — полиция уже привлекла к ответу за спекуляцию долларами.

Епископ поднялся из-за стола и заходил по ком, — нате. Он был явно не в духе.

— Это большой промах, — сказал он таким тоном, словно в этом виноват был и Торбэк. — В той церкви старшего священника понизили в сане, а отца казначея освободили от обязанностей и назначили на черные работы. Но разве этим делу поможешь? Попались они из-за пустяков. Еще раз повторяю, брат Торбэк, надо быть очень осторожным.

Мартини подошел к нему, встал рядом и остановил на нем строгий взгляд.

— Твоя ответственность очень велика. Ты не имеешь права делать промахов, иначе повторится то же самое, что в церкви на Синбаси. Малейшая ошибка грозит непоправимой бедой. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Да.

— Ну и прекрасно, — заключил епископ. — Все это я говорю тебе с одной лишь целью: чтобы в дальнейшем ты был еще осторожнее и внимательнее. А связь с господином коммерсантом прошу осуществлять по-прежнему.

Когда Торбэк вышел из кабинета епископа, возле него как из-под земли вырос отец Билье.

— О чем беседовал с тобой его преосвященство? — спросил он.

— Велел быть осторожным.

— Да, надо все время быть начеку. При японцах ни о чем ни слова. Как ты разговариваешь по телефону?

— Всегда стараюсь брать трубку сам.

Отец Билье одобрительно кивнул.

— Правильно. Японец, конечно, языка не поймет, но голос может запомнить, а это тоже ни к чему. Всегда бери трубку сам!

Некоторое время они шли рядом молча. Вдруг отец Бнлье с улыбкой спросил:

— Что-то в последнее время не видно Сэцуко? Ты с ней встречаешься?

— Встречаюсь, но очень редко, — ответил Торбэк и слегка покраснел.

— Она почему-то перестала бывать и у Ясуко. Если увидишь ее, передай, пусть заходит.

— Хорошо, передам.

Торбэк догадывался, почему Сэцуко перестала ходить к Ясуко, она сама даже как-то призналась:

— Я боюсь туда ходить.


Так прошла осень. Наступила зима.

Торбэк и Сэцуко продолжали встречаться. И с каждым свиданием их чувство разгоралось с новой силой. Без Сэцуко Торбэк не мыслил прожить и дня.

Теперь он уже не молил господа о прощении и страха он больше не испытывал. Он решил, что всемогущий господь должен простить ему его грешную, но искреннюю любовь.

Однако жизнь, которую он вел, противоречила не одной этой божьей заповеди — он нарушал их теперь почти все.


Торбэк по-прежнему продолжал посещать господина Ланкастера. Эти посещения теперь входили в круг его обязанностей, были его «работой».

Однажды, придя к коммерсанту, Торбэк сразу почувствовал, что тот чем-то раздражен.

— В последнее время опасность возросла — нас могут накрыть в любую минуту, — заявил Ланкастер, — и я ломаю голову над тем, чтобы найти совершенно безопасный путь… — На обычно спокойном лице коммерсанта лежала тень тревоги. — И я, кажется, нашел этот путь… Понимаете, почтовыми пересылками больше пользоваться нельзя. Несколько моих агентов уже попались. Но, думаю, выход у нас есть…

Ланкастер бросил быстрый взгляд на своего собеседника. Торбэк вопросительно поднял брови.

— Простите, что же вы придумали?

Господин Ланкастер зашагал по комнате.

— Если меня разоблачат, это будет означать крах и вашего ордена, во всяком случае, здесь. Надеюсь, вы это понимаете, Торбэк! — Тут Ланкастер остановился и каким-то тяжелым взглядом посмотрел на молодого патера.

— Разумеется, господин Ланкастер. Но вы говорите о таких страшных вещах! Они приводят меня в дрожь. — И действительно, у Торбэка задрожали руки. — Неужели нас уже подстерегает беда?

Ланкастер ответил не сразу. Он опять зашагал по комнате, в которой сейчас стояла мертвая тишина. Слышалось лишь его тяжелое дыхание, да где-то вдали раздавались приглушенные гудки автомобилей.

— Мне нужен голубь! — неожиданно сказал Ланкастер.

— Голубь? — удивленно посмотрел на коммерсанта Торбэк.

— Да, голубь, но только прирученный.

Торбэк все еще не понимал.

— Вы хотите держать здесь голубя?

— Он нужен нам всем.

— Нам?