Черный крестоносец - страница 15

– Конечно в норме, – как можно сердечнее произнес я. – Спокойной ночи.

Прошло еще пять минут, потом снова:

– Джон! – Впервые она обратилась ко мне по имени. Если, разумеется, не принимать в расчет случаи, когда возникала необходимость имитировать супружеские отношения.

– Слушаю?

– Ладно, черт с ним! – проговорила она с досадой, словно бы сердясь на себя, но в ее тоне преобладало волнение. – Сядьте рядом со мной.

– Есть, – покладисто среагировал я. Затем спрыгнул на пол, перебрался на противоположную сторону разделявшего нас коридора и устроился с минимальным комфортом, притиснув ноги к жестким доскам ограждения.

Она не пошевельнулась. А ведь могла бы столь скромным способом отметить сам факт моего прибытия. Она даже не посмотрела на меня. Зато я посмотрел на нее. Посмотрел и поразился, сколь существенные перемены могут учинить в человеческой жизни какие-нибудь коротенькие два-три часа. На протяжении всего нашего четырехэтапного перелета из Лондона в Суву она едва-едва воспринимала меня как личность. Разве что на регистрации в аэропортах или при бортпроводницах в самолете улыбалась мне, брала меня за руку, ворковала, словом, вела себя, как и полагается молодой жене со стажем супружества в десять недель. Но стоило нам оказаться друг с другом наедине, на приличной дистанции от общества, и ее обычная рассеянная отчужденность разделяла нас подобно железному занавесу. Очнувшись прошлым вечером, после перелета, от мимолетной дремоты, я в полусонном трансе забыл, что на нас никто не смотрит, и бездумно взял ее за руку. Она в ответ правой рукой схватила мое правое запястье, потом медленно (с подчеркнутой, кинематографической медлительностью) высвободила свою левую руку, одарив меня ледяным взглядом – одним из тех взглядов, которые запоминаются надолго. Будь у меня возможность спрятаться от нее под сиденье, я бы спрятался, и притом не шутки ради, а самым серьезным образом. Я дал зарок свой промах не повторять. И все-таки сейчас, сидя с ней рядом в сыром, холодном трюме мерно покачивающейся шхуны, я забрал ее руку в свою.

Рука эта, совершенно заледеневшая, мигом замерла, но тут же сжала мою, как бы выражая сдержанную, но вместе с тем вполне определенную признательность. Я сделал вид, будто этого не замечаю. Тем более что замечать следовало в первую очередь другое: она была не просто перепугана, она буквально умирала от ужаса. Ее била дрожь, и списать эту дрожь исключительно на холод было невозможно. Мэри Хоупмен изменилась до неузнаваемости.

– Почему ты крикнул на меня в отеле? – спросила она с укоризной. – Совсем забыл о приличиях!

– Кричать не в моих правилах. Кричать и впрямь неприлично, – согласился я. – Но в тот момент нельзя было действовать по-иному. Ты вот-вот начала бы каяться вслух, что уснула. – Ну конечно. Я же была виновата в...

– И не подумала о том, что наш друг Флек может удивиться: к чему бы это нормальные люди, которым нечего скрывать, несут круглосуточную вахту? В тот момент мною владела единственная мысль: чем меньше Флек будет озабочен проблемой, кто мы – те, за кого себя выдаем, или не те? – тем большую свободу действий обретем впоследствии.

– Я виновата, – повторила она.

– Брось! Слава Богу, все обошлось! – Пауза. – Послушай-ка, ты читала «1984» Оруэлла?

– «1984»? – Голос ее выразил удивление и настороженность одновременно. – Да, читала.

– Помнишь, как власти преодолели в конце концов сопротивление главного героя?

– Не надо! – Она прикрыла лицо, предварительно отняв у меня руку. – Это... это страшно!

– У разных людей разные фобии. Каждому свое, – вежливо заметил я, вновь завладев ее рукой. – Ты, к примеру, боишься крыс...

– Это... это не фобия! – защищалась она. – Если что-то не нравится, разве это фобия? Крысы противны всяким людям, а женщинам – особенно.

– И мыши тоже, – согласился я. – Прекрасный пол орет, и визжит, и вытанцовывает, и лезет на шкафы. Но не падают же дамы по такому случаю в обмороки, даже после укуса. И не трясутся через полчаса после укуса, как сломанная матрасная пружина. Что с тобой?

С полминуты она молчала. Потом рывком убрала с шеи спутанные светлые кудри. Даже в полутьме можно было различить шрам за правым ухом.