Чёрт красивый - страница 9
— Ничего Александр Сергеевич, вы ещё нагоните.
— Вы полагаете, это возможно?
— Ну конечно! — Лизавета постаралась утешить сомневающегося в своих возможностях поэта 19 века. — Ведь поэт в России – больше чем поэт!
— Как вы сказали?
— Это не я сказала, это Евтушенко!
— А что он ещё сказал?
— А ещё он сказал: затронет ли ветер за ножку серёжку ольховую…
— Смело! — одобрил Пушкин. — И так…
Пушкин перешёл к следующей книжной полке, сверкающим, воодушевлённым взглядом весело пробежал по книжному ряду:
— Ага! А вот, наконец-то, и современная проза: Захар Прилепин – «Чёрная обезьяна». — Произнёс он, и начал читать:
«До столицы было часов десять муторного хода. Водитель курил, парень харкал, бабка ела, девка сидела на жопе. Один я думал».
— Интересно, о чём же он думал? — ироническим тоном произнёс Пушкин, и протянул книгу Лизавете.
— Да!.. — произнесла библиотекарь рассеянно, — А ведь он действительно – думал! Как же я это сама-то не додумала… У меня же есть специальная полка для таких вот думающих писателей…
И Лизавета, уже совершенно – не думая воткнула Захара Прилепина в серединку, между Артуром Шопенгауэром и Николаем Бердяевым. Так же тут присутствовали Фридрих Ницше, Аристотель, Бенедикт Спиноза, Марк Аврелий – именно все те, кто в своё время тоже думали, прежде чем что-то взять, да и написать; и с ними теперь тоже думающий Захар Прилепин.
— Вот его место! — радостно сообщила Лизавета.
Пушкин с удивлением проследил за действием Лизаветы, которая только что на его глазах объединила в значимости силы человеческого разума Прилепина с Платоном и Иммануилом Кантом.
— Кто это такой Захар Прилепин? — всё же не выдержал Пушкин.
— А, это… Это наш современный классик! — радостно сообщила Лизавета, — Лучший из наших! Самый лучший!
— Я так и подумал!.. —Пушкин удивлённо закачал головой, — Дайте-ка Елизавета Филипповна её мне обратно – я всё-таки, пожалуй, и это почитаю. А ещё чего-нибудь хорошее имеется?
— Конечно!.. Вот, например, «Москва Петушки» Венедикта Ерофеева.
Пушкин заглянул в книгу, пролистнул несколько страниц.
— Пожалуй с этой я и начну — произнёс он, — А остальную литературу вы Лизавета Филипповна приберегите, отложите в сторонку, я её потом почитаю.
— Так вы Александр Сергеевич ко мне на дом заходите, я тут не далеко живу… — Лизавета чуть поправила, — мы тут все недалеко живём… Заходите – вместе и почитаем – у меня и водочка есть.
— Водочка!? — радостно воскликнул Пушкин, и после мимолётной паузы добавил, — Удобно ли, миленькая Лизавета Филипповна?
— Очень даже удобно, не пожалеете Александр Сергеевич.
— Ну хорошо… Так я сегодня к вечеру, пожалуй, и загляну – чего уж нам откладывать-то… если водочка есть… — Пушкин вопросительно посмотрел на Кукушкину.
— Ну конечно! — одобрительно подмигнула Кукушкина.
— Я к вам Лизавета Филипповна в полночь наведаюсь. Ровно в полночь!
— Хорошо, Александр Сергеевич… Давайте в полночь, это даже лучше, гораздо лучше.
А сама подумала: «Как раз муж к тому времени уснуть должен, а значит мешать не будет… да и пускай себе спит».
Глава 6
ПРОЩАНИЕ НЕ БЫЛО ДОЛГИМ.
— А теперь пора мне, — Пушкин сделал прощальное па – присев на одну ногу, и с поклоном поцеловал Лизавету Филипповну прямо в нос.
— Ой! – всплеснула руками библиотечная дамочка.
— Надо ещё успеть заскочить в сельпо за бутылкой, — сообщил поэт, находясь у самого выхода, — возница Гаврила небось заждался меня.
— Товарищ Пушкин... значит в полночь? — выкрикнула во след поэту растроганная от поцелуя героиня.
И вот уж классик за порог – лишь дверью хлопнул, а Лизавета смекнула: «Нельзя его одного в магазин отпускать – ведь там Кирпичёва торгует – враз его перехватит».
И вот уже следом за ним, как была в нижнем белье; на крыльцо выскочила – а там никого, словно испарился, исчез поэт, как говорится – канул в лета.
— Вот те раз! — развела руками наша барышня.
И как говориться стопами Порфирия Иванова*, то бишь босыми ногами по снегу затопала, вокруг библиотеки обежала – нету; по улице пронеслась – тоже не видно.