Чертополох - страница 51

Блондинчик опасливо покосился на Сидоревича, но не утерпел, склонился к уху Никитина и шепнул:

— Это я вам посоветовал сделать ромбус, и видите, как кстати… Не можете ли вы мне ссудить до завтра рублей десять… или пять…

Никитин молча подвинул к нему несколько мелких кредиток и встал.

— Идем, идем! — повторил Сидоревич. — Бери деньги, там сосчитаем.

Считать деньги пошли в «комитетскую».

— Подальше от глаз, — пояснил Сидоревич.

Притворил двери и даже спустил портьеру.

— Ну-с, приступим, — сказал он, садясь за стол против Никитина и потирая руки. — Вываливай капиталы, так. Считай сотни, а я всю мелочь…

Выигрыш оказался значительным. Сидоревич вооружился мелком и подвел итог.

— Четыре тысячи шестьсот двадцать… Ну, и везет же тебе. В одну талию и на сравнительно плохом столе — этакую суммию. Молодчага! Ну-с, спрячь четыре тысячи, спрячь, вот так… а из этих я беру себе двести, да столько же для Софочки, на ее долю. Понял? И вот, что…

Сидоревич вынул часы.

— Теперь еще рано. Здесь тоска. Я сегодня свободен — все говорит за то, чтобы махнуть куда-нибудь за город в место злачное. Ты посиди здесь минутку, а я сейчас закажу автомобиль и предупрежу Софочку, пусть она захватит подругу. Сегодня, брат, и я хочу иметь свою даму…

Сидоревич сорвался с места и пошел к дверям.

— А все-таки ты, Шурка, свинья! — сказал он, обернувшись. — Я тебя и сюда затащил насильно, почти на аркане, и играть уговорил, и все… Ты с грошей сделал этакую уйму денег, а мне хоть бы спасибо сказал… Ну, ладно, с тебя сегодня угощение…

Никитин остался один, прошелся из угла в угол по мрачной полуосвещенной «комитетской», закурил папиросу, жадно затянулся, вспомнил сегодняшний завтрак, глаза Софьи Львовны, ее звонкий, задорный смех, маленькую ножку… потрогал снова карман сюртука, где лежал разбухший бумажник, и самодовольно улыбнулся.

Для компании, или, как говорил Сидоревич, для «гарнира», прихватили с собой скучающего без денег и ангажемента актера Рассомахина, известного вруна, парадоксалиста и экспромтиста и через полчаса бешеной автомобильной гонки очутились в загородном шантане.

Софья Львовна привезла с собой подругу Катишь, высокую и плотную блондинку, с лицом Гольбейновской мадонны и с темпераментом маринованной стерляди. Софочка любила возить ее с собой «для контраста».

Заняли просторный кабинет, поручили составление дальнейшей программы Рассомахину и пока что занялись вином и поджаренными в соли фисташками.

Рассомахин приставил палец к носу, комически наморщил лоб и изрек:

— Первым номером ангажируем неаполитанцев. Вдвойне приятно слышать настоящее итальянское bel canto и созерцать остроумное решение еврейского вопроса.

Софья Львовна в знак согласия тряхнула темными буклями и через несколько минут в кабинете рыдали две гитары и сладковатый тенорок пел: «Addio bella Napoli». Потом усатый и совершенно лысый баритон затянул что-то панихидное, оказавшееся прологом из «Паяцов».

Никитину стало грустно.

К нему подсел Рассомахин.

— Доктор, пропишите себе пол унции веселья, — посоветовал он — Живите, мой молодой друг, настоящим. Оно всегда прекрасно и главная прелесть его заключается в воспоминании ошибок прошлого и в сознании неизбежности повторения их в будущем…

Никитин улыбнулся и потянулся со своим бокалом к Софье Львовне.

После неаполитанцев пригласили «интернациональный» хор, затем цыганский и стало веселее, потребовали еще вина и поили смуглых и желтоглазых цыганок.

Мэтр-д’отель, солидный и представительный, как президент парагвайской республики, почтительно склонялся к плечу Рассомахина и шептал:

— Осмелюсь доложить, для хора можно и другую марку… Прикажете Дуаэн-с?

Рассомахин небрежно махал рукой и цедил сквозь зубы:

— Оставьте.

Софочка неожиданно вскочила с дивана, подобрала юбки и сплясала матчиш.

Сидоревич пришел в неистовый восторг и в свою очередь попробовал исполнить «казачка».

А Рассомахин уже развалился на диване рядом с запыхавшейся розовой Софочкой и вполголоса читал ей только что сочиненный экспромт: