Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века - страница 14
— Что там?
— Маэстро Перес только что скончался.
Прихожане, поднявшиеся на хоры, увидели бедного органиста, упавшего лицом на клавиши старинного инструмента, а тот все еще вибрировал; подле покойного, склонившись к коленям отца, дочь маэстро с величайшим трудом сдерживала стон и рыдания.
— Добрый вечер, моя дорогая донья Бальтасара. Вы сегодня пойдете на Рождественскую службу? Что до меня, то мне не терпится поболтать с прихожанами. Такое приключилось… Куда это Висенте пошел? Куда вообще все пошли? Скажу вам по правде, что касается маэстро Переса, у меня сердце ёкнуло, когда я только-только вошла в церковь Святой Инессы… Бедняжка! Истинно святой! А еще я вам скажу, я храню, словно бесценную реликвию, лоскуток его камзола, он заслужил это… к тому же, по воле Господа, верю всей душой, ведь сам монсеньор архиепископ рукоположил маэстро, уверена, наши внуки еще увидят его среди святых… Так и будет!.. Вот ведь чудо — эта новость!.. ну, вы меня понимаете. Как?!. Вы не знаете, что случилось? Что правда, то правда, только об этом и судачат повсюду, и в доме, и в церкви, без умолку, ничего не боятся… ну а я что, нос по ветру, ушки на макушке, там словечко подхвачу, здесь словечко услышу… нет, что вы, без всякого усилия, особо и не стараюсь, все так, само по себе, просто я обычно в курсе последних событий…
О да, сеньор, судя по всему, дело решенное: тот самый органист из церкви Святого Романа, косой, который всякий раз бранится с другими музыкантами, сущее проклятие для всех прочих органистов, вечно грязный, нечесаный, оборвыш какой-то, он больше похож на мясника со скотобойни, чем на музыканта. Так вот, он будет играть на оргáне сегодня в канун Рождества вместо маэстро Переса. Угу, теперь и вы уже знаете, о чем спорят сейчас в Севилье, никто никогда бы не осмелился так поступить. Даже родная дочь маэстро, ведь она и сама учительница музыки, и та не посмела занять его место. После кончины отца пошла послушницей в монастырь.
О да, мы здесь привыкли слушать только великолепную музыку, все прочее нам кажется дурным, у нас нет ни малейшего желания кого-то сравнивать с маэстро. Наши прихожане всем миром в память об усопшем и в знак великого почтения к его памяти решили, что сегодня вечером оргáн будет безмолвствовать, и вдруг узнаем: откуда ни возьмись, явился этот никчемный человечишка, поговаривают, будто он вознамерился занять место нашего маэстро… Какая наглость! И хуже всего, что на это осмелилась полнейшая бездарность! По чести сказать, в том его вины не столь уж много, пятно ложится на тех, кто потворствует выскочкам… люди все одно придут… говорю вам… не заслужили люди того, чтоб с ними так обращались… хотя находятся некоторые, утверждают, будто из года в год одно и то же: одни и те же лица, одна и та же знать, одна и та же толчея, свалка у входа, все та же толпа… Ничего не меняется. А чего они хотят? Чтобы покойник воскрес? И опять бы преставился, лишь бы не слышать, что вытворяют эти корявые пальцы с его оргáном.
А еще, уж не знаю верить ли, да только слышала я разговоры в нашем квартале, слышала разговорчики людишек подлых, будто собираются устроить теплый прием наглецу. Сказывают, только коснется он клавиш, как тотчас шум до небес поднимется, примутся колотить в бубны да в барабаны, греметь-звонить в бубенцы и колокольчики, а шум такой воцарится, что ничего и не услышишь… Тихо! Наш герой тут как тут, уже пришел. Господи Иисусе, ну и щеголь! Что за платье! Цветастое! А воротник! Ну и вид! Идем, идем, сейчас прибудет сам монсеньор архиепископ, а там и месса начнется… Идем! Сдается мне, что о сегодняшней ночи еще долго судачить будут.
Достопочтенная сеньора, уже знакомая нашим читателям своеобразным красноречием, сеньора, чьи фразы острыми обрубками срывались с губ, резко оборвала рассказ, окончательно умолкла и ринулась в церковь Святой Инессы, привычно пробивая себе дорогу в толпе, щедро раздавая направо-налево пинки и тумаки, — колени ее и локти покоя не знали.
Служба должна была вот-вот начаться. Храм сиял, как и год назад.
Новый органист протиснулся сквозь плотную толпу прихожан, которые теснились вокруг предстоятеля, силились дотянуться и облобызать руку прелата. Органист протиснулся, поднялся на хоры, устроился за инструментом и принялся перебирать клавиши с такой притворной серьезностью, что выглядел жалким и смешным.