Четверо легендарных - страница 21

Ян безропотно дал обшарить карманы. Там тоже ничего не оказалось, и староста забеспокоился. А когда, прощупав шапку — нет ли чего за подкладкой? — он тоже ничего не обнаружил, окончательно растерялся. Он беспомощно поглядывал на своих молчаливых помощников, ища у них поддержки, но они были растеряны не меньше его.

— Нет… ничего нет… — повторял староста.

— А вы поверили вздорным слухам! — возмутился Ян. — Да еще обыскивать стали.

— Зачем сердишься! — юлил староста; теперь он хотел лишь как-нибудь загладить все происшедшее. — Ты сам сказал: ищи, мол. Сам сказал! — староста настойчиво повторял слово «сам».

— Нет, — возразил Фабрициус, поднимаясь во весь свой богатырский рост, — не говорил! — И кивнул в сторону Василия. — Вот он — свидетель! Я сегодня же напишу его превосходительству прокурору… — Посмотрев на испуганно моргающего старосту, Ян вдруг стукнул кулаком по столу. — Нет, не прокурору! Генерал-губернатору… — Фабрициус не договорил: вся «троица», подталкивая друг друга, ринулась из комнаты.

Ян закрыл за ними дверь и повернулся к Василию.

— Как думаете, почему они так испугались? Ведь если бы и правда я вздумал пожаловаться, в лучшем случае их только ласково пожурили бы — и все. Таких, как мы, закон не защищает…

— Подлецы всегда трусы, — махнул рукой Василий. И, помолчав, добавил: — А вот я, честно говоря, испугался здорово! Я же не знал, что сегодня вы «налегке».

Фабрициус ничего не ответил на это, сел на лавку и принялся стягивать унты.

— Теперь и разуться можно.

— Промокли?

— Да нет, — Ян улыбнулся в усы. — Удалось выйти сухим из воды.

Василий хотел что-то сказать, но замолк на полуслове, заинтересовавшись странным занятием своего гостя. Ян вытягивал из унта сухожилия, стягивающие шов. А затем извлек оттуда аккуратно сложенный номер газеты, потом еще один и, наконец, письмо.

— Это для вас!

— И с таким багажом вы рискнули затеять все это!

— Хороший охотник все-таки может, наверное, одним выстрелом двух зайцев убить, — улыбался Фабрициус. — Вот и я, видно, хорошим охотником стал — привез то, что обещал, и напугал этих, — он кивнул на дверь, — теперь и думать забудут о своих подозрениях!

— Ну и отчаянный же вы человек! Ну и отчаянный!

— Мне так и положено, — рассмеялся Фабрициус. — Я же таежный бродяга, гроза медведей, «лачплесис», как сказали бы в Латвии.

Долго ворочался Фабрициус с боку на бок, но так и не смог заснуть. Тогда он поднялся и сел, накинул на плечи фронтовую, видавшую виды шинель.

Большая комната, где еще недавно люди спали и на широких кожаных диванах и на полу, теперь опустела и от этого казалась еще больше. Громоздкий рояль, стоявший в углу, словно отдалился куда-то…

Фабрициус встал. Подошел к окну.

Ветер гнал по торцовой мостовой снежную поземку, трепал отклеивавшийся угол плаката на афишной тумбе. Прошагал патруль…

Все эти дни Фабрициуса не покидало какое-то особое чувство полноты и радости жизни. Казалось, все еще впереди, все еще только начинается. А ведь и лет не так уж мало: сорок недавно стукнуло. И жизнь давалась нелегко. Какую пору ни возьми: детство ли, юность ли. Чего только не привелось испытать…

Известие о начале войны застало его на Сахалине — работал в лесной управе. Друзья посоветовали попытаться попасть на фронт, на передовую: «Там ваш опыт подпольной работы сейчас особенно нужен».

«По высочайшему повелению» просьба ссыльного была удовлетворена. И в начале 1916 года Фабрициус прибыл на Северо-Западный фронт. Сначала был назначен в один из сибирских полков, затем переведен в латышский.

Фабрициус сразу же начал вести агитационную работу. Начальство подозревало его в «крамольных» настроениях. Но подобраться к нему не могло. Все подозрения разбивались о храбрость и отвагу солдата. Он охотно вызывался на самые опасные и сложные операции: проникнуть ли в тыл врага и добыть «языка» или снять вражеский караул.

Начальство скрепя сердце представляло Фабрициуса к награде за доблесть и мужество. Он был награжден георгиевскими крестами и медалями, а затем произведен в звание старшего унтер-офицера.

Революцию латышские стрелки приняли как радостное и долгожданное событие. Отдельный отряд, сформированный из самых стойких и преданных Советской власти стрелков, был направлен для охраны сердца революции — Смольного.