Четвертое сокровище - страница 11

^{>Бумага, особенно бумага высокого качества, в свое время высоко ценилась в Японии. Она изготавливалась вручную, и только те, кто достиг высот в этом ремесле, был способен сделать бумагу высшего качества. Поскольку при изготовлении бумаги использовался особый клей, портившийся в теплую погоду, бумага изготавливалась только с ноября по март.}

^{>В наше время бумага уже практически не делается по старым технологиям, хотя производимая сейчас и отличается более ровной поверхностью, удобной для работы. Так же, как и с другими «сокровищами» каллиграфии, пользуйтесь лишь бумагой высшего качества. Дешевая тряпичная бумага отлично подходит для учебных занятий: пользуйтесь грубой стороной, она затрудняет контроль над движением кисти. Если вы пользуетесь васи — японской бумагой высшего качества, вам легче будет контролировать кисть и каллиграф сможет работать быстрее (хотя в этом случае намного легче ошибиться).}

^{>Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.}

В своей мастерской тридцатый сэнсэй школы Дайдзэн внимательно изучал кончик любимой кисти. Он начал трепаться — совсем чуть-чуть, так что это не отражалось на каллиграфии, но кисть могла выдержать лишь еще одно каллиграфическое состязание Дайдзэн-Курокава. Впрочем, как и он сам.

Уход с поста главы школы освободил бы его от недовольства, глодавшего сердце все время после того, как он возглавил Дайдзэн.

Его желание совершенствоваться в каллиграфии не умерло, как, впрочем, и стремление побеждать в состязаниях, но яркое внутреннее пламя поугасло. Сильнее всего тяга к величию была больше двадцати лет назад, когда в школе Дайдзэн еще был его предшественник Симано. Стремление превзойти Симано и стать сэнсэем Дайдзэн двигали им сильнее, чем желание победить любого из великих противников, с которыми его сталкивали состязания.

Поначалу Арагаки был рад, что Симано покинул школу — пусть даже и взял с собой Тушечницу Дайдзэн. Арагаки очень сомневался, что Симано вообще способен выиграть хоть одно соревнование Дайдзэн-Курокава. В стиле его предшественника, несмотря на эффектность, не чувствовалось основательности. Если изучить повнимательнее работы Симано (как это бесконечно делал сам Арагаки), все слабые стороны его творений, спрятанные за стремительными движениями кисти, стали бы очевидны. Явными становились не только отсутствие гармонии и огрехи техники, но и человеческие недостатки, будто каждая черта демонстрировала изъяны его личности. Арагаки никогда не понимал, почему большинство наставников школы, и особенно — ее глава, отдавали предпочтение работам Симано.

Легкий ветерок, проникший через открытое окно, зашелестел рисовой бумагой, разложенной на столе для занятий. Этого оказалось достаточно, чтобы отвлечь его: сэнсэй убрал кисти и вышел из мастерской. Его дом стоял на узкой улочке в киотосском районе Арасияма, и теперь Арагаки направился по своему любимому прогулочному маршруту: мимо храма Тенрюдзи, через бамбуковую рощу около усадьбы Окоти-Сансо. Район Арасияма был известен своими бамбуковыми рощами, но эта была лучше всех. Тишина и прохлада, глубокие тени всегда оживляли его дух. Если бы только роща могла очистить его от растущей, чуть ли не маниакальной одержимости Тушечницей Дайдзэн и сэнсэем Симано.

Тина Судзуки вышла из метро в центре Беркли, на Шэттак-авеню. Дожидаясь зеленого на переходе, она взглянула на часы: оставалось полчаса, точнее — тридцать две минуты, до начала занятий. Можно выпить кофе, прикинула она. Чтобы не опоздать на первое аспирантское занятие, она села на ричмондский поезд в 10:13 из Сан-Франциско, решив не рисковать на следующем в 10:33 — опоздания были частым явлением на этих участках железных дорог, уже обветшавших от времени.

Когда зажегся зеленый, она двинулась через дорогу вместе со всей толпой, в основном — студентами: их выдавали рюкзаки. Многие — азиаты; практически каждый второй студент в калифорнийском технологическом, как она слышала, был китайцем. Многие — из Чайнатауна Сан-Франциско, который находился всего в трех кварталах от того места, где выросла она.