Четвертое сокровище - страница 9
>Слово «фукай» означает «глубокий» и представляет собой комбинацию иероглифов «вода» (в данном случае это ключ, определяющий смысл иероглифа в целом) и «отверстие, пещера». Черты должны быть текучи и стремиться в глубину, будто значение иероглифа можно отыскать на дне колодца. Ни в коем случае нельзя изображать «воду» слитком легко и чересчур подвижно, ибо тогда вы не сможете добиться нужного эффекта. После иероглифа «глубокий» идет знак японской азбуки хирага-на, который читается «и» и является типичным окончанием прилагательных. Пара иероглифов «дзибун» означает «сам». Первый из них — «нос», второй — «делить». В Японии, говоря о себе, показывают пальцем на свой нос, а не на грудь. Второй иероглиф, «делить» или «понимать» (мы часто понимаем что-то лишь после того, как разделим это на составные части или разобьем его), изображает удар мечом. Почему комбинация этих иероглифов значит «сам», сейчас уже непонятно, хотя, вполне вероятно, «дзибун» метафорически представляет подлинное бытие личности. Значение этого сочетания может относиться скорее к бессознательному, нежели к сознательному уровню понимания, хотя это лишь праздная догадка. Знаки должны писаться с чувством углубленности в себя, а не под влиянием размышлений о прошлом.
>Последние два иероглифа — «хаккэн» — означают «открытие». Первый значит «начало» (позиция лучника, готового выпустить стрелу), второй — «смотреть» (человек, вставший на колени, чтобы разглядеть что-то поближе). Так же, как иероглифы «глубокий» и «сам», иероглифы со значением «открытие» предполагают приближением чему-либо для того, чтобы проникнуть вглубь объектов, событий или человеческого существования. Таким образом, графические черты должны создавать соответствующее настроение своим мягким спокойствием.
>Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.
«Годзэн» тоже не было его настоящим именем. Его звали Синити Такагава. Сэнсэй Дзэндзэн наградил его псевдонимом как своего ученика и наставника высшего ранга. С того момента Годзэн редко думал о себе как о Синити Такагава. Он был просто Годзэн. Так же как сэнсэй Дзэндзэн был просто сэнсэем Дзэндзэн.
У школы он припарковался и зашел внутрь. Глубоко вздохнув, прошел в мастерскую, чтобы прибраться там.
Он быстро восстановил в мастерской функциональный порядок — остались только призрачные пятна туши на татами. Он тер их, пока циновка не начала расползаться, но следы все равно виднелись. Годзэн прекратил уборку и принялся обыскивать мастерскую: не найдется ли чего-нибудь личного о сэнсэе.
Листки для упражнений, сморщившиеся от высохшей туши, были сложены у стен. В застекленном шкафу — рулоны прекрасной рисовой бумаги для чистовых работ. Коробки с брусочками сухой туши и кисточки аккуратно сложены в ящиках бюро. На полках рядами стояли подставки под кисти — замысловато изукрашенные резьбой, будто сами были произведениями искусства. На стенах висели каллиграфические свитки.
Ничего не найдя — хоть он и не надеялся, ведь мастерская предназначалась только для занятий сёдо, — Годзэн перешел в главную комнату в передней части дома, где проходили беседы или групповые занятия. Там висели свитки, некоторые — в рамках, стояли растения, а на полу лежали подушки. На столике — чайный набор с несколькими чашками, цветочная композиция, подаренная одной из студенток, которая занималась еще и икэбаной.
Надеясь управиться побыстрее, Годзэн поспешно обыскал кухню, где не нашел ничего необычного. Осмотрел и ванную, затем вошел в личный кабинет сэнсэя и школьный офис. Просмотрел счета и всю документацию, но везде значилось название школы, а имени сэнсэя не было. Были там и журналы успеваемости, и справочные материалы, и каталоги. Но ничего личного. Даже в адресной книге были только те, кто так или иначе связан со школой.
В конце концов он отыскал налоговые счета некоммерческих организаций, подписанные полным именем сэнсэя — Киити Симано. С этого, по крайней мере, можно было начинать.
Спальня сэнсэя располагалась в задней части дома. Годзэн заглянул в двери. Комната была скромно обставлена: два торшера, комод и футон