Четвертый хранитель - страница 53
В последние годы, князь Ольшанский сблизился со своими двоюродными братьями, князьями Федором Бельским и Михайло Олельковичем.
Во все свои поездки князь Иван брал меня с собой, и мы стали часто ездить в гости к Федору Бельскому, то в охотничий терем на Ипути, то в последствии в замок Горваль, а еще позже в Кобрин.
Именно с посещением охотничьего терема на Ипути в 1479 году и связан первый проблеск возвращающейся ко мне памяти.
Это случилось вскоре после того, как я увидел в окне некоего молодого человека, которого, как оказалось в последствии, звали Василий Медведев.
Через несколько дней после того, как я мысленно посоветовал князю Ольшанскому выполнить просьбу этого Медведева, поздней ночью князь явился ко мне очень взволнованный, и у нас состоялся разговор о правде и об истине.
Князь, думая о чем-то своем, задавался вопросом, как решить: на чьей стороне правда, если два человека спорят, и аргументы обоих представляются убедительными.
Князь спросил меня, возможно ли чтобы на свете было много правд, на что я ответил, что, на самом деле, на свете много неправд и все они разные, а правда всегда только одна, она и есть истина.
На вопрос князя как же отличить ее одну единственную от всех неправд я ответил, что если человек живет по нравственным божеским законам, зла не творит, заповеди соблюдает, в грехах кается и Господу молится, то путь правды такому человеку всегда виден.
Князь ушел, а я задумался над своим собственным ответом и дерзновенно помолился, прося у Господа открыть мне правду обо мне самом.
В этот момент что-то во мне шевельнулось, и маленькие искорки памяти вспыхнули в голове. Этот процесс длился больше года, и я не буду описывать здесь тех медленных и постепенных шагов, которыми он продвигался.
После того, как я восстановил в памяти все, что случилось со мной до встречи с молодыми монахами Симоном и Елизаром, мне пришлось приложить очень много стараний к тому, чтобы многими и разными путями, находясь в дали от своей родной тверской земли, узнать, что же произошло в Тверском и Московском княжествах за время моего беспамятного отсутствия.
Благодаря князю Ольшанскому, который не жалел ни денег, ни времени, рассылая посыльных и гонцов во все концы света, собирая по крупицам данные о людях, которые меня интересовали, мне удалось настолько, насколько это оказалось возможным, восстановить картину прошлых событий.
Итак, все началось с моей утренней встречи 22 апреля 1467 года с двумя молодыми монахами.
И тут я должен заметить, что длань Господня простиралась надо мной, и тайный внутренний голос повелел мне в то утро свершить дело, которое казалось совершенно бессмысленным и нелепым.
К этому времени Савватиева пустынь заполнилась несколькими десятками таких же отшельников-пустынников, которые жили в небольших пещерах, подобных моей. Мы готовились к вознесению монастыря вокруг той часовенки, которую построил еще покойный преподобный Савватий. Таким образом, к тому времени пустынь уже не была безлюдным местом — вокруг поселилось много собратьев.
В тот день я проснулся ранее обычного, еще до рассвета, и смутное чувство непонятной тревоги охватило меня. Неизвестно почему я вдруг вспомнил о маленьком ларце с ключиком в виде крестика, прикрепленного к четкам, который мне подарил когда-то преподобный Савватий.
Охваченный чувством неясного беспокойства, как бы сам не понимая, зачем и почему это делаю, я вскочил, собрал все страницы своих записок, скрепил их, прошив нитью, сложил в ларец, запер ключиком.
Затем я выбежал наружу и разбудил иеромонаха отца Владимира, человека заслуживающего самого высокого доверия, благодаря глубокому благочестию.
Я попросил его спрятать и хранить этот ларец до тех пор, пока либо я сам его не востребую, либо явится человек с моим завещанием и просьбой передать ему этот ларец. Отец Владимир удивился, но ничего не сказал, а я в тревоге вернулся к себе и снова углубился в молитву.
Примерно через четверть часа, еще до восхода солнца, тихонько скрипнула позади меня дверь пещерки, я обернулся и увидел, что ко мне согнувшись входят молодые монахи Елизар и Симон, а с ними еще кто-то третий, такой же молодой, как они, и у этого третьего в руках какая-то тряпка.