Четыре дня в начале года тигра - страница 15

Поздним вечером, в одиннадцать часов, в эфире объявилась и другая сторона. Мистер Маркос наконец-то созвал свою пресс-конференцию, впрочем весьма немногочисленную, — была представлена только послушная ему пресса, поскольку большинство иностранных корреспондентов находились на ЭДСА, где развертывались главные события. Малаканьянг за ограждениями из колючей проволоки казался покинутым — машина истории прокатила дальше.

Тем не менее из одряхлевшего зала для избранных — Махарлика — была поведана миру еще одна страшная сказка: существовал заговор убить его и Имельду, Энриле с Рамосом участвовали в заговоре, а когда их предательство было раскрыто, они взбунтовались.

«Я призываю бывшего министра обороны и бывшего заместителя начальника штаба прекратить глупости и сдаться», — сказал Маркос.

Тут он выставил некоего капитана Рикардо Моралеса, который зачитал признание: «Я был участником заговора, имевшего целью штурмовать Малаканьянг и убить президента».

«Признание» прозвучало неубедительно — ведь люди только что слышали от Энриле, как в 1972-м было инсценировано покушение на жизнь Маркоса, чтобы дать ему предлог ввести чрезвычайное положение. Маркос — большой мастак по части подделок, ухмылялись они: липовые торжества, липовые медали, липовые литературные труды, липовое здоровье, так что ему по зубам подделать даже покушение на собственную жизнь.

Ночью дворец оглашал стук плотницких молотков. Нет, плотники сколачивали не гроб — это были подмостки. Маркосы решили провести инаугурацию 25 февраля — здесь, во дворце, а не на площади Лунета. Они утрут нос всем, кто хочет им утереть нос: не пригласят дипломатов и иностранных гостей — и всё. Один твердокаменный сторонник Маркоса потребовал гнать прочь «всех крыс, псов и змей».

Близилась полночь, но толпа на ЭДСА, вместо того чтобы редеть, сгущалась. Сотен тысяч там не было, тем более миллионов, но, по осторожным оценкам, в первую ночь там бодрствовали около ста тысяч человек. Одна из причин такой активности: стояла дивная ночь. Луна, почти полная, светила так ярко, что нашлись люди, утверждавшие, будто могли читать при ее свете; а воздух был столь чист и свеж, что уходить никому не хотелось. Впрочем, довольно скоро размеры толпы подтвердило зловоние, доносившееся из укромных местечек — там люди следовали зову природы, — особенно от западной стены городка, где растет густой кустарник. Когда ветер дул оттуда, толпа чуть-чуть отшатывалась.

Никто не бахвалился и не выставлял себя героем на этом бивуаке, которому грозил обстрел. Священники, монахини, благочестивые верующие находились там по приказу примаса, взрослые миряне были просто-напросто против Маркоса, для молодежи это была забава.

Только на следующий день, когда угроза смерти подступила вплотную, общее настроение стало мрачнее и торжественнее, серьезнее и напряженнее, хотя внешне все были по-прежнему беззаботны. Толпы людей, с улыбками, с крестами и цветами, с розами и четками устремлявшиеся на пушки и танки, понуждали себя к этому акту последнего причащения.

Шафранные ленты, которые мы повязывали себе, символизировали желтизну тигра, однако в ней были черные полосы.

Воодушевись, филиппинцы наконец-то сажали тигра в свой танк, но не тот, о котором кричала реклама бензина.

Безобразие началось воскресной битвой телепрограмм. В час ночи Маркос появился на экране телевизора, чтобы представить другого предполагаемого убийцу, майора Саулито Арумина, заявившего, что он входил в одну из сформированных пяти групп, которым была поставлена задача пересечь Пасиг, атаковать Малаканьянг и убить Маркосов. Руководителями заговора, утверждал Арумин, были Гринго Онасан, Рэд Капунан, Джейк Малахакан и Арсенио Сантос. Явно пойдя на попятную, Маркос на этот раз заявил, что нет свидетельств причастности Энриле и Рамоса к заговору, и просил их обоих «прислушаться к голосу разума и прекратить эту бессмыслицу». Он сказал, что вооруженные силы тесно сплочены вокруг него, но: «я бы предпочел не стрелять».

1.45: радио «Веритас» — заявление об отставке члена Верховного Суда Нестора Алампая зачитывается его дочерью Марией Белен; вся их семья рада, что ее отец, отдавший юриспруденции тридцать девять лет, наконец-то ушел из маркосовского Верховного Суда. «Мы давно ждали этого», — добавила Мария Белен.