Числа и числительные - страница 10
Он дернул вниз общий рубильник, погружая весь первый этаж в темноту, и тут же рванул вперед, придерживаясь левой рукой за стену. Вот угол, тут налево, прыжок, чтобы на трех ступеньках не поломать ноги… Черт! Чуть не упал! Дверь скрипит? Вперед! Он со всего маху влип в железную дверь, ведущую на улицу, а она почему-то не задержала нисколько, а скрипя распахнулась легко и широко, и он вылетел на улицу, распластавшись под грязным сугробом.
Есть!
Он приподнялся, окинул взглядом двор. Вроде, тишина? Никто не бежал следом, не преследовал. Никто не встречал впереди в засаде. Двор, замкнутый квадрат высоких домов с полукруглой аркой напротив подъезда, как будто вымер. Темные окна. Кое-где только мелькает свет на минуту — и опять темно. Как в войну прямо… Ишь, затаились. Лампочки горят над подъездами. Это он, выходит, как раз под лампочкой — на свету. Его же из всех окон видно.
Рывок вперед, с шипением припадая на ушибленную в падении ногу. Пригибаясь, как под обстрелом, добежал до детской площадки и присел за горкой, рассматривая черный зев арки.
Темно. Не видно ничего. Но если бы там стояли — курили бы наверняка. Были бы видны огоньки сигарет. Значит, ему опять повезло.
Под арку он ступил, настороженно прислушиваясь и принюхиваясь. Если уж не на слух — на запах всегда можно определить. Они пахнут иначе. Тут не перепутаешь…
Кажется, пронесло. В темном тоннеле — никого. И тихо, и пахнет привычно.
Еще десять шагов — уже видна слабо освещенная по ночному времени улица. Взгляд быстро налево-направо, а дальше — тихо-тихо вдоль дома, заранее присматривая себе место укрытия и возможные пути отступления.
Какое еще такси? О чем он там говорил друзьям? Вон две машины с выбитыми напрочь стеклами. А водители где? Вот то-то… Где, где…
Все совсем как в кино ужасов. Не хватает только воя стаи за спиной и жаркого дыхания в затылок. Он вздрогнул и обернулся назад. Нет, показалось. Фу-у-у… Сам себя так навертишь, так нагрузишь, что от громкого звука инфаркт можно получить.
К метро он не пошел, потому что у метро тепло и светло, и много киосков. Там наверняка тусуются местные банды. Придется отбиваться, а потом прорываться к вагонам, запрыгивать — и еще не факт, что это удастся. Значит, пешком, с надеждой, что кто-то все-таки поедет в его сторону.
Боль в колене почти прошла, и он прибавил шаг, изредка снимая шапку и вытирая лоб сразу промокшим платком. Тишина царила в городе. Тишина висела, оседала, скапливаясь в самых темных местах. Где-то вдалеке что-то трещало и рвалось — наверное, хулиганят с запрещенными фейерверками. Где-то далеко в другом направлении слышались крики. Но даже если бы сейчас совсем рядом раздалось «помогите, помогите», он не свернул бы. Некогда. Он шел домой.
В кармане завибрировал телефон. Друзья.
— Ты как?
— Иду пешком. Осталось немного. Пока тихо.
— Удачи!
— К черту вас всех! Не сглазьте!
Вот и его дом, вырастающий из сугробов с каждым шагом вперед. Вот и подъезд, хлопающий полуоторванной дверью.
Он взлетел на три этажа, задыхаясь, открыл дверь, захлопнул и прислонился к ней спиной. Уф-ф… Дышать полной грудью, раздеваясь у себя дома — это так хорошо! Пальто на вешалку — завтра почищу. Ботинки на полку — завтра почищу. Тапочки.
Он зашел в темную гостиную, щелкнул выключателем…
— Сюрпри-и-из! — со всех сторон с хохотом надвигались пьяные ярко раскрашенные, пахнущие духами, шампанским и шоколадом лица.
— А-а-а!
…
— Просыпайся, дурачок! Мне уже пора, мы с девочками договорились. Обед и ужин в холодильнике. Хлеб в хлебнице. Если захочешь выпить — я там тебе водочки оставила. Помой посуду за собой. Уберись в квартире. Сегодня уборка за тобой, ты же понимаешь? Никому не открывай. Никому-никому. У меня свой ключ. Телефон можешь вовсе отключить, если боишься. И никуда не ходи — дома все есть. Если хочешь, можешь позвать друзей. Меня рано не жди. Приду очень поздно. Очень. Ну, хорошего тебе дня, солнышко!
— Хорошей охоты, — привычно пробормотал он.
— Ха-ха! Вот-вот! Хорошей охоты нам всем!
Дверь щелкнула. Он лежал в постели и думал, что все-таки умны были предки, когда ввели всего один такой день в году — женский. А вот если бы такое было каждый месяц? Или, страшно подумать — каждую неделю?