Читаю «Слово о полку...» - страница 11

на полошену. Автор «Глубокого колодца» высказывает догадку, что переписчики вместо полошену написали полонену. Лучше погибнуть, нежели испугаться. Вот как! Ошибка монаха-переписчика.

И действительно: ведь Игорь не знал, что он попадет в плен. Бесстрашие Игоря известно из Ипатьевской летописи. Русские князья доаеряли ему свои войска, руководство походами. Даже затмение Игоря не остановило. Так он мог сказать, конечно...

Догадка — яркая. И все-таки автор «Глубокого колодца» ошибается. Все-таки — полонену.

Ведь автор «Слова о полку Игореве» знал, что Игорь оказался в плену. «Слово...» писалось, естественно, не перед походом и не во время его, а после. Автор знал, и мысль о плене проскочила вначале. Гениям интригующий сюжет не нужен. А сам факт пленения русского князя в то время — факт горестный и волнующий. В конце концов, так в «Слове...» сказано, и самая что ни на есть талантливая догадка не дороже оригинала — пусть даже с огрехами переписчика.

Мелькнуло это слово впервые лет двадцать назад — на минской дороге. Сразу после Червеня — столб и стрела с указанием деревни: Дыя. Мелькнуло слово, не понял я его, но и не забыл. Еще подумал: спрошу у Бородулина, уж он-то знает все белорусские слова. Спросил. Не знает.

Потом нашел у Лихачева: Перун, Троян, Див (Дыя)...

Языческий бог! И единственное место, где сохранилось его имя, — земля детства. Может, на старых географических картах где-нибудь и есть такое название, да кто найдет? Немудрено и затерять при наличии десятков тысяч парков имени Горького. Великий наш писатель, узнав об этом, очень бы загрустил, даже рассвирепел: что еще за язычество? Но вернемся к идолам древности.

Троян, как я подозреваю, — бог расстояний. Троянова земля. Троянова тропа...

Кто же он — Дыя, такой непонятный по сравнению с Сварогом, Хорсом, Перуном?

О причине его полного забвения можно только догадываться. За Перуном и Хорсом закреплена реальная власть (грозы, молнии, Солнца). Реальное зло и благо исходили от Перуна, Хорса, Даждьбога.

Языческие боги, как и поэты, были популярными и непопулярными у толпы. Кто был понятней, тот и популярней. Каким чудом имя языческого бога свалилось на деревню — уже никогда не узнаешь. Да и не надо. А вот раскопки провести возле этой деревни стоит.

На берегу Днепра стоял высокий дуб. В него ударила молния и убила человека, который сидел под дубом—две тысячи лет назад...

Люди видели, как соединились молния и ветка дуба, и один человек с воображением потом рассказывал, что дуб веткой взял с неба молнию и вонзил ее в сидящего. Этот дуб стоял одиноко на открытом месте, молнии (Перуньи) часто попадали в него — и люди назвали дерево Перуном. Пробегая мимо дерева в грозу, они просили Перуна не убивать их молнией. Обугленный дуб со временем засох, его ветки зловеще торчали в небе, пугая жителей берега, — и люди придали ему свои черты, а потом поставили похожих идолов в городе и поклонялись им. Рыбак оставлял у подножья рыбу, охотник — глухаря или селезня. Время от времени полыхали соломенные крыши, град побивал сады и поля — тогда люди приносили Перуну яблоки, сливы, грибы, резали у подножья (на кáпище) телят, гусей, черных петухов. Один человек, тая на соседа злобу, после страшной грозы и опустошения шепнул людям, что ему приснился Перун и потребовал невесту. Намеками, не называя имени, указал на дочь своего соседа...

Страшны полесские грозы! В небе крутит, с корнем вырывает деревья, бьет в костер, валит сараи и ограды, перетряхивает поля, словно их стадо вепрей изрыло. А впереди — зима без хлеба.

И пошел по городу страшный слух: Перун просит зарезать ему невесту. И когда загремело небо, собрались под идолом всей городнёй и зарезали...

Утром засияло солнце, и все, кого тайно мучила совесть, оправдались перед собой. Но зависть не утихла и злоба не иссякла. У одного все градом выбило, а у другого только по краю поля. Стали люди друг другу грозить Перуном: мне отдать не хочешь, так отдашь Перуну. И все больше тревожились матери за своих детей. И стали зоркие жены нашептывать свои наблюдения ночью мужьям: «Подносили — и все равно гремит, не подносили, работали в поле — не гремело».