Читаю «Слово о полку...» - страница 12

Стали люди бояться друг друга.

И однажды ночью кто-то почесал Перуна топором. Проснулись — гром не грянул, небо было ясным. И сомнение уже делало свое дело. Уже князь Владимир послал своих гонцов в Европу, уже они выбирали новую веру, уже проезжал князь мимо идола без поклона и даже копье в него метнул при людях, и молния не поразила его за дерзость. И однажды собрались люди слушать про новую веру, а церковь уже стояла и ждала икону, и ладан курили, и пели красиво, и собралась толпа возле идола, и полетели в Перуна камни, и свалили его баграми, и забросали навозом, и поволокли вниз, к Днепру, и под крики ликующей черни поплыл деревянный Перун вниз по реке...

«Тогда пускали десять соколов на стадо лебедей, и какую настигал сокол, та и песнь запевала старому Ярославу, храброму Мстиславу...»

Почему же лебедь, которую настигает и бьет сокол, запевает песнь? Да не просто поет, а еще — в честь Ярослава, Мстислава. (Лебедь, кстати, вообще не поет.)

Князья выпускали своих соколов, хвастались ими. Не зря же перед этим сказано, что Боян вспоминал и первые княжьи усобицы, раздоры.

Вылетали соколы на лебедей, гусей, уток, журавлей.

Вылетали соколы, а князья пировали на холме, и чей сокол настигал птицу, тому гусляры (!) пели славу — старому ли Ярославу, храброму ли Мстиславу. Не какую лебедь настигал сокол, а чей сокол настигал лебедь, тому и славу пели.

Но так ли это?

Осенью я уехал на Север и однажды проснулся под Мезенью на заиндевелом берегу — от крика гусей. Небо плакало, окликало, скрипело — как телеги половецкие. Кричали гуси, покидая Север. За ними потянулись лебеди. Не пели, а — кричали. И вдруг я всё увидел и услышал: один из ловчих, человек с живой речью, воскликнул, когда сокол настиг и ударил птицу: «Твой, твой, княже! Слышишь, и лебёдка тебе славу кричить...»

Не поет, а кричит славу. Сокол бил птицу, она кричала, но автор «Слова о полку Игореве» употребил постоянный глагол — и лебедь запела.

Пушкин первый в своем незаконченном исследовании «Слова о полку Игореве» заметил, что не пристало ли нам, братия нужно читать: «не пристало же нам, братия...».

Автор «Слова...» противопоставляет свою аскетическую поэзию растекающемуся белкой по древу Бояну. Не приемлет его витийствования. Но благородство и гений автора не позволили ему перейти к грубой полемике, лишить Бояна эпитета вещий. Струны Бояна рокотали князьям славу — автор «Слова...» величаво осуждает их за ограниченность и слепоту.

Поэзия Бояна до нас не дошла. Был Бояк, или его придумал автор «Слова...»? Скорее всего, был: авторы того времени не распускали свою фантазию; впрочем, сам Боян мог придумать свое имя, столь редкое на тогдашней Руси. Ведь, кроме записи на стене Софийского храма (в Киеве), это имя в летописях не встречается. А запись о покупке Бояновой земли, как заметил Лихачев, не доказывает, что это тот самый Боян, который «тёк белкой по древу».

Попытка материализовать Бояна прибавлением частицы бо к Яну Вышатичу, старцу Печерской лавры, — одна из тысяч недоказанных фантазий. Ведь «Слово...», как никакое творение, дает простор для фантазирования. Приверженность автора «Слова...» к точности и конкретности (имена князей, рек, событий, даже факт солнечного затмения — 1 мая 1185 года) не распространяется на Бояна. Он только орлом — под облаком, волком — по земле. Какие он пел дела, какие битвы, где жил, когда, у какого князя? Автор «Слова...» об этом не говорит. Внуче Велесов — и всё. Странно. Ведь даже гениальное описание битвы на Немиге (снопы головами стелют, молотят цепами железными) — не просто образ. Такая битва была за сто лет до событий, описанных в «Слове...». В 1062 году. У Бояна, я думаю, не было творений, которые сделали бы его образ реальнее. Он был ритором, сладкоголосым сказителем, и приписывать ему образы «Слова...» — недоказанная роскошь. Гусли, голос, интонация создавали впечатление. Боян импровизировал. Впрочем, современные песни тоже не выживают на бумаге — без голоса и музыкального сопровождения.

Помню обгорелый собор с пробитым куполом. Ангелы со стены взмывали прямо в небо. Сейчас в этом соборе — архив. Местный журналист затащил меня в гости и всю ночь рассказывал...