Что было на веку... Странички воспоминаний - страница 12
При этом не сомневаюсь, что произойди при его жизни нечто подобное нынешним, конца века, событиям, он и тут оказался бы в первых рядах — в духе злого анекдота двадцатых годов: реставрация, на Красную площадь на белом коне въезжает победоносный генерал, навстречу ему из толпы бросается Алексей Николаевич Толстой и, всплеснув руками, восклицает: «Ваше превосходительство, что тут без вас было!!!»
Михаил Александрович и внешностью сильно походил на грозного помещика из тех, что в пору так называемых контр-реформ конца XIX века валом валили в земские начальники, чтобы вновь насладиться властью над «распоясавшимся мужичьем». Говорят, он и сам побывал в этой должности и так был охоч до баб, что потом был вынужден одним из первых убраться вон из именья: мужики грозили с ним расправиться.
Если его я вспоминаю с отвращением, то судьба уже не родственника, а некоторым образом свойственника — Петра Николаевича Мамонова (брата уже упоминавшегося Владимира Николаевича) доныне как-то ранит меня, хотя и виделись мы лишь однажды: очутились рядом на именинах И.М. Воробьева. Петр Николаевич пытался что-то наскоро рассказать мне, 12—13-летнему, о реформах Столыпина, у которого был чуть ли не адъютантом. Вскоре мой «собутыльник» (с ним я выпил первую в жизни рюмку водки) был куда-то выслан и, насколько помнится, во время нелегального наезда к жене в Москву умер прямо в вагоне. (В войну подобная смерть постигла и Владимира Николаевича — чуть ли не на перроне Казанского вокзала).
Что касается дяди Мини, он был из тех либеральных дворян, кого всегда честили прекраснодушными и слабовольными. Может быть, он и был в этом отношении не без греха. Во всяком случае, в семейной жизни верховодила его вторая жена, уже упомянутая «тетя Таля», которую заглазно насмешливо именовали «Талюнчик». Она была скуповата, в черном теле держала падчериц и пасынка в их детские годы (и дядя Миня это терпел). После революции она, по слухам, не брезговала тайным ростовщичеством, да и вообще была весьма практичной и оборотистой особой. Дети же, несмотря на все, отца любили, возможно — слегка жалеючи.
Сам же я на несколько лет сильно к нему привязался и пользовался взаимностью, хотя был для него лишь «боковым» внуком — впридачу к целой ораве прямых, которая все увеличивалась (Катя, Алеша, Леля, Наталья, Таня, Маша). При первой возможности я отправлялся к нему, поднимаясь по своему Серебряному, сворачивая на Молчановку и почти сразу же в Ржевский переулок, минуя там серый «генеральский» дом, где еще недавно после нескольких арестов в соседних квартирах застрелился Гамарник.
Тетя Леля до конца жизни со стыдом вспоминала свою, действительно малоудачную, шутку: придя к дяде Сане, она обнаружила в передней шииель одного из его пациентов, высокопоставленного обитателя генеральского дома, накинула ее на плечи, нахлобучила фуражку и без стука вошла в комнату со словами: «Именем закона...»
Бедный гость был неприятно поражен этой «репетицией» своего близкого будущего...
Миновав окруженную оградой давно закрытую и зарастающую травой церковь и перейдя улицу (тогда — Воровского), я в конце концов добирался до Хлебного переулка.
Раньше в две небольшие комнаты, занимаемые дедом с женой, шли со двора, но потом это крыльцо с небольшими сенями было заколочено и превращено в нечто вроде кладовой, а входить приходилось через общую кухню, предварительно постучав в окно, чтобы открыли наружную дверь.
Здесь любил бывать и играть на рояле Сергей Дмитриевич Попов, живой и нервный человек, особенно любивший, по-моему, Скрябина. Много позже я узнал, что к знакомым деда принадлежал и другой Попов (родич ли Сергея Дмитриевича, не знаю), близкий друг Михаила Булгакова.
Вообще Москва была, как мир по известному выражению, тесна. Когда впоследствии Твардовский праздновал свое пятидесятилетие, мы разговорились за столом с прозаиком Сергеем Николаевичем Голубовым, и выяснилось, что он был в большой дружбе со своим тезкой Поповым. А готовя к юбилею Чехова специальный номер «Огонька», где я тогда работал, я брал какой-то материал у одной из старейших сотрудниц Ленинской, ранее — Румянцевской, библиотеки, и оказалось, что Елизавета Николаевна Коншина живет в том же Серебряном, но совсем на задворках больших зданий, в глубине двора, за небольшими огородами, в домике совершенно деревенского вида, наподобие тех, что некогда стояли возле нашей исчезнувшей церкви.