Что человеку надо - страница 11

— Это хорошо. Только бегут твои… Как здесь? Удержишься?

Маноло рассердился:

— Сопляк, это твои бегут! Они вот под землю прячутся.

Маркес хлопнул Маноло по спине:

— Значит, удержишься?

— Надо здесь удержаться.

Это не тот Маноло: за месяц он осунулся. постарел. Ему нет и тридцати, а на вид все сорок. Только улыбка, как прежде, детская, но он теперь редко улыбается.

Они лежат в поле за маленьким холмом. Тишина раннего утра. Стрекочут цикады.

Легкое гудение. Глаз различает в небе несколько точек; потом точки растут. Бомба, другая. Четыре бомбардировщика медленно кружат над холмиком. Они не подымаются, не улетают; они кружат и кружат. Один вдруг падает вниз; он обдает холм пулеметным огнем. Лежат люда, живые и мертвые. Снова кружат. Снова бомбы. На траве капли крови и мозга. Рыжий Альварес, столяр из Таррагоны, он умел делать кораблики… Пепе, его звали «балериной» — он хорошо танцовал… Заика Хименес. Великан Хосе… Искромсанное мясо. А бомбардировщики все кружат и кружат. Матео не выдержал, вскочил, он стреляет из винтовки в небо; потом злобно швыряет винтовку на землю и бежит; за ним другие.

Что тут поделаешь — бегут! Талавера, Санта-Олалья. Македа, Кисмондо… Маноло кричит в ярости:

— Куда?

— Они бомбы сбрасывают…

— У них конница…

— У них танки…

Маноло обошел оливковую рощу;

— Окопаться.

Дружинники презрительно фыркают:

— Зачем? Пусть только сунутся!

Она дали слово Маноло: не побегут. В пять часов утра фашисты открыли орудийный огонь. Сначала шли перелеты, потом пристрелялись: один снаряд убил шестерых. Маноло смотрит в бинокль: три танка медленно подымаются к роще. Вызвался Молина, высокий красивый парень. Он из Хероны: говорят, по нем все девушки плачут. Молина пополз с гранатами. Танк его раздавил. Еще один снаряд попал в рощу. Побежали. Бегут по дороге, а сзади стреляют.

Наконец остановились. Руис сел на землю, обнял колени руками а вдруг говорит:

— Детство… Чорт его побери, это детство! Мальчишки собирали в коробку кузнечиков, девчонки прыскали в кулачки, купаться ходили на речку… Потом мы им записки писали: «Любовь, любовь…» А вот лежит Молина, как лепешка. Дерьмо!

На околице деревни толпятся крестьяне:

— Нам, значит, пропадать?

Маноло молчит. Старый крестьянин подошел к нему, шепчет:

— Дай винтовку! Почему они бегут? Молодые. Молодой жить хочет, все равно как, лишь бы жить. А я все видал, меня хоть к чорту пошли, я не побегу. Дай винтовку!

Маноло молчит: винтовок нет.

Он сидит в пустом доме нотариуса. Хозяин ушел с фашистами. Кресла в чехлах, щеточка, чтобы сметать со стола крошки, на буфете китайский болванчик. Мимо дома едут грузовики, и болванчик насмешливо кивает головой. Маноло развернул карту. Конечно, здесь можно укрепиться… Но побегут, обязательно побегут. Нет самолетов, нет танков, да и бойцов нет — разве это армия? По лицу Маноло катятся большие редкие слезы.

Матео вошел, постоял минуту и вышел. На улице дружинники едят колбасу. Матео говорит:

— Если еще побежим, застрелюсь,

— Какая тебя муха укусила?

— Смеешься, подлец? А Маноло…

Договорить он не может.

Маноло кричит в полевой телефон:

— Давай подкрепления! Коммунистов давай, все равно кого, лишь бы дрались!..

Штаб. Люди спят на полу. В маленькой комнате красивый седой полковник еще работает. Свеча в бутылке. Карта.

— Господин полковник, кофе сварить?

— Почему «господин»? Товарищ.

Лейтенант Ласага говорит:

— Вы отсылаете Маноло в Уманес, а противник собирает кулак возле Навалькарнеро.

— Разумеется.

Ласага недоуменно смотрит на полковника; тот медленно закуривает черную едкую сигару.

— Зачем говорить о военных операциях? Вы сами видите, это не армия, это чернь. Они только и могут, что удирать.

Он закашлялся от дыма.

— Я знал вашего покойного отца. Мы вместе служили в полку Сан-Фернандо. У нас должны быть свои понятия о чести…

Ласага наконец-то понял. Он взволнованно шагает по комнате. Пламя свечи бьется.

Входит Маноло:

— Артиллерию даете?

— Конечно. Противник должен ударить на Уманес. Левый фланг мы можем спокойно оголить…

Маноло жмет руку полковника:

— Ну, спасибо.

Он ушел. Отвернувшись, Ласага бормочет:

— Лучше пусть сразу убьют… Противно!