Что скрывают тени… - страница 25

Снова пронесся порыв ветра, на этот раз сильнее. Свечи у кровати потухли, оставив Адалину в полной темноте. Она с трудом подавила рвущийся наружу крик. Зубы выбивали барабанную дробь, тело тряслось, как в лихорадке. Выставив вперед кочергу, девушка водила ею вокруг себя. В какой-то момент импровизированное оружие уткнулось во что-то твердое. Адалина взвизгнула.

Виднеющаяся из овального окна луна в этот момент вышла из-за туч, заливая комнату серебристым светом. В его сиянии Адалина разглядела белую фигуру, застывшую в двух шагах от нее. Женщина с темными волосами, склонив голову набок, смотрела на нее.

— Ты кто? Убирайся, — проорала Адалина и снова приказала слугам поторопиться.

— Я? — незнакомка будто удивилась. — Уже не знаю… Я…

— Что? — пытаясь выиграть время, сказала графиня. — Что ты хочешь сказать?

— Я голодная…

Незнакомка ступила ближе, лунный свет скользнул по ее лицу, перепачканному чем-то темным.

— Только что я ела нечто восхитительно вкусное, — задумчиво сказала она. — И я хочу еще…

— Не подходи.

Адалина замахнулась кочергой и ударила белую фигуру. Та даже не поморщилась. Тонкие руки, оказавшиеся на удивление сильными, легко выхватили оружие и отбросили. А потом в них затрепыхалась сама Адалина. Острые зубы вонзились в щеку, прокусывая кожу. Нечеловеческая боль исторгла из груди вопль, который не произвел на женщину в белом никакого впечатления. Она неприлично зачавкала. Затуманенное сознание Адалины отстраненно сообщило, что та жует ее собственное лицо. Боль унесла графиню прочь от этого безумия, тело обмякло в руках мучительницы.

Ворвавшиеся в комнату слуги увидели жуткую картину. Свет их свечей озарил молодую госпожу, вместо лица которой осталась кровавая маска. На кровати лежал хозяин в точно таком же состоянии. Больше в комнате никого не было.

Спешно вызванный лекарь сообщил, что граф мертв, а вот Адалина выживет. Она оказалась очень выносливой.

— Но лучше бы она умерла, — пробормотал он вполголоса, высказав общее мнение.

Остаток своих дней эта женщина проведет, скрываясь ото всех, в темных закоулках замка, никому не осмеливаясь показать когда-то прекрасное лицо.

Колыхание занавески на окне. Дуновение ветра, приносящего запахи ночной свежести. Острый аромат гардении. Я не должна спать. Нет. Веки слипаются, словно на них давит невидимая рука. С трудом разлепляю их. Занавеска. Белая. Прозрачная. Дуновение ветра… Тьма. Полет в бездну.

Запах гардении щекотит ноздри. Чихаю и просыпаюсь. Прислушиваюсь к тишине. Еще секунду после сна все тихо. Лишь надсадный гул в просыпающихся мозгах. Теперь к тишине прибавились звуки. Шорохи. Скрип половиц. Стрекот цикад. Хлопанье незапертых ставен. Завывание ветра в ветвях.

Я спала или нет? Нет, только не это.

Она приходит, когда я сплю. Крадется из самых темных углов. Неужели, я опять вызвала ее из небытия?

Прислушиваюсь, замираю от напряжения. Скрип половиц. Может, это не здесь? Там, за дверью?

Скрип. Резкое хлопанье ставен. Вздрагиваю и сжимаюсь в комок. Прячусь с головой под одеяло. Тут же с досадой выныриваю из теплого уютного кокона. Это могло помочь в детстве. Тогда я верила, что спрятавшись под одеяло, окажусь в безопасности.

Изо всех сил вглядываюсь в темноту. Колеблющиеся тени от лунного света играют на стенах в хаотичном танце. Они пугают, но в глубине души я понимаю, что они понятны и объяснимы. Эта — от ветви старого дуба. Вон та — от стула. Та — от телевизора. Эта — от… Отчего эта? Длинные узловатые пальцы протягиваются ко мне по стене. Разрастаются. Сглатываю комок в горле и отодвигаюсь на край постели. Лихорадочно ищу кнопку выключателя торшера. Пальцы дрожат. Почему я не могу найти проклятую кнопку? Я ведь точно знаю, что она где-то здесь.

Нашла. Облегченно щупаю округлую поверхность, нажимаю.

Ничего. Нажимаю снова и снова. Дрожу и не верю, что это происходит сейчас со мной. Вырубили свет. Или дело не в этом?

Мои глаза готовы вылезти из орбит, так напряженно вглядываюсь во тьму.

В центре комнаты из теней на полу собирается сгусток. Он растет, обретает очертания.

Нет. Кричу изо всех сил. Или мне кажется, что кричу. Ни звука не раздается из налившихся свинцом губ.