Что слышно насчет войны? - страница 8

— Заберите это, — сказал Шарль, даже не взглянув ни на нее, ни на карточки.

— Посмотрите хоть на фотографии, — попросила мадам Сара. — Ну, пожалуйста, ради меня.

Шарль перестал строчить и спокойным, рассудительным тоном сказал:

— Выходит, жениться теперь прикажете ради вас? Это что-то новенькое. Послушайте меня, мадам Сара, если вы хотите помогать людям искать себе пару, это одно, а если вам нужно зарабатывать себе на жизнь, то это совсем другое, и не надо путать разные вещи. Либо вы делаете мицву,[8] и точка. Либо получаете деньги, и опять-таки точка, но в другой канцелярии. Счастья за деньги не бывает, мадам Сара. Деньги — особая статья, дополнительная.

Из Шарля вышел бы хороший раввин, подумал я. Но мадам Сара, должно быть, плохо его слушала или была уверена, что в ее карточках есть что-то исключительное, специально для него, потому что она и тут от него не отстала.

И тогда он заговорил громким голосом — не громче, чем я или мсье Альбер, когда случается выйти из себя, но для него, для Шарля, это было все равно, как если бы он заорал во всю глотку:

— Никогда не говорите со мной о женитьбе, мадам Сара! Слышите? — И прибавил еще громче: — Никогда!

Мадам Сара, кажется, только теперь поняла то, что он говорил ей с самого начала. Не сказав ни слова, она собрала свои карточки в конверт, перетянула его резинкой и положила на место, в коричневый чемоданчик. А потом всхлипнула и полезла в карман пальто за платочком. Шарль же стал протирать очки лоскутом подкладочной ткани, и было видно, что влагу он стирает больше изнутри, чем снаружи.

В тот день мадам Сара ушла из мастерской, никого не осчастливив. Точно так же, как в другой раз, когда вместо «здрасьте-здрасьте» у нее вырвалось: «Гевалт!»

Матери не грех гордиться своим ребенком. Если б вы знали, как Рафаэль хорошо рисует! Можно даже сказать, его рисунки стоят того, чтоб специально приехать на них посмотреть. Особенно цветные. Вот почему, когда он нарочно защемил себе пальцы дверцей шкафа в детской, я сгоряча влепила ему пощечину, а заодно и Бетти, которая изо всех сил прижимала дверцу — он, видите ли, хотел «проверить, может ли вытерпеть сильную боль». Какая мать спокойно отнеслась бы к тому, что ее сын так истязает себе, даже если он не такой талантливый художник, как мой Рафаэль? Да никакая!

Дело было на прошлой неделе. В воскресенье на площади Мютюалите должна была проходить большая демонстрация в память годовщины освобождения Освенцима. Из поместья, где Бетти с Рафаэлем были летом на каникулах, прибыла делегация детей узников концлагерей, и Рафаэль спросил, можно ли его другу Жоржу, который тоже приехал, переночевать у нас.

Мы все устроили. Жоржа решили уложить в кровати Бетти, а Бетти — в нашей с Альбером.

В субботу Рафаэль поехал на вокзал Сен-Лазар встречать Жоржа, и они как раз поспели к ужину. Рафаэль еще летом писал про Жоржа, и я старалась держаться как обычно, но, когда увидела, что мальчик не знает, то ли поздороваться со мной за руку, то ли поцеловать, сердце у меня так и сжалось: куда годится этот мир, если у ребенка нет матери и ему некого поцеловать!

Бетти пила какао, а еще две чашки стояли на столе для Рафаэля и Жоржа. Пока они мыли руки, я вскипятила молоко и намазала несколько кусков хлеба вареньем.

Вот Рафаэль сел за стол, а Жорж стоит. Рафаэль показывает ему на стул, но тот не садится, а тихонько так говорит:

— Я не хочу варенья.

Я разливала какао, не расслышала и переспросила:

— Не хочешь садиться?

Жорж бросил отчаянный взгляд на Рафаэля.

— Он не хочет варенья, — сказала Бетти с полным ртом.

Я стала его уговаривать:

— Очень вкусное, клубничное, прямо из деревни.

— Нет-нет, я не хочу, — бормочет Жорж и все стоит, вцепившись обеими руками в спинку стула.

Мы все трое глядим на него — болен он, что ли?

Что было делать? Я убрала варенье со стола и оставила детей на кухне одних.

Перед сном Альбер надел пижамные штаны, потому что между нами улеглась Бетти. Я крепко обняла ее, а она обняла своего плюшевого мишку, которого еще с утра положила в нашу широкую кровать, чтоб он привык.

Заснуть я, понятно, никак не могла — расчувствовалась, слезы так и текли по щекам, из-за того что Бетти лежала, прижавшись к моей груди, как в те годы, которые мы провели в разлуке с Рафаэлем и Альбером. Мне было хорошо, но немножко тревожно — как там мальчики в детской…