Что ты видишь сейчас? - страница 18

Я больше не хотела осматривать дом, а прошла по коварному мартовскому льду до середины сияющей бухты, повернулась и, достав фотоаппарат, сделала несколько снимков. Глаза слезились от яркого света и нахлынувших воспоминаний. Дом, тянущийся к солнцу, остроконечная башенка, облупившаяся стеклянная веранда и лодки навсегда останутся во мне. Он уже не будет таким, как прежде: другие люди, их любовь, судьба, звезды, дожди и штормы, прогнозы погоды по радио изменят его. Но он будет жить дальше…

Я повернулась к проделанным во льду полыньям. Возле некоторых виднелись кровавые следы от рыбы, которую вытаскивали крюками из воды, и желто-бурые пятна от пролитого кофе. Куски льда плавали в черной воде. Я еще раз обвела взглядом дом и бухту, прикинула расстояние и вспомнила то место, где мы купались прямо в открытом море под палящим солнцем. Где-то неподалеку был Руссен. Нам так и не удалось туда добраться. На полпути Анну всегда одолевал детский страх перед глубиной. Она кричала и смеялась, отталкивала меня в воде, ее волосы струились вдоль моего тела, как липкие щупальца медузы. Я плыла вперед и возмущалась ее страху и крикам. Потом мне это надоедало, я сбрасывала Анну, называя ее отвратительной рыбой-прилипалой. Ей приходилось плыть назад, делая короткие и резкие гребки, а я уплывала в залив одна.

Недолго думая, я сунула руку в карман и вытащила шероховатую коробочку с золотыми часами. Маклер уже собирал своих клиентов, они подходили с разных сторон по льду и берегу. Улучив момент, чтобы никто не видел, я бросила коробочку в черноту полыньи. Она камнем пошла на дно.

— Не возвращайся сегодня домой, Томас.

Во взгляде Паскаля не было ни малейшего сомнения в том, что я действительно не приду сегодня в нашу темную съемную комнату на окраине Биаррица. Он произнес что-то еще, утонувшее в шуме товарной станции за окнами.

— Почему? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ — должна была прийти Анна.

Я чувствовал, что Паскаль смотрит на меня, но не оборачивался. Он молча домыл посуду, повернулся ко мне с напряженным лицом и облокотился на мойку.

Я стоял возле окна, всего в нескольких метрах от него. Мне вдруг захотелось изо всех сил ударить его в лоб. Чтобы его шрам разошелся и хлынула кровь, темная и густая, как тогда, когда доска для серфинга, отскочив от волны, врезала ему между глаз. Вода окрасилась в темный цвет, волосы облепили пульсирующую рану. Прежде чем мы добрались до берега и нашли носовой платок, даже я, привыкший к виду крови, перепугался.

В тот день мы заплыли очень далеко. Все указывало на хороший ветер и высокие волны в бухте прямо на границе между Испанией и Францией. Мы приехали рано. Только несколько австралийцев лежали на своих досках, как маленькие тени в солнечном сиянии. Паскаль зашел в воду первым и ловил волну за волной. Трагедия произошла, когда мы проплавали уже пару часов. Он неправильно вскочил на гребень волны, потерял равновесие и соскользнул в неудачный момент. Доска отскочила и ударила его прямо в лоб, что хоть раз в жизни случается со всеми серфингистами. Помочь ему я не успел.

Из разговоров о серфинге с людьми, ни разу не стоявшими на доске, я понял, что этот вид спорта не считается опасным, а океан представляется несведущим огромной безмолвной далью. Никто и не подозревает, сколько мощных звуков исходит из сердца океана, как они захватывают дух и перекрывают все другие ощущения до такой степени, что хочется бесконечно внимать этой силе и неистовству.

Прежде чем отвезти Паскаля к врачу в Хендайе, я оказал ему первую помощь, но кровь не останавливалась. Он со смехом утверждал, что ему совсем не больно, и хвалил мою врачебную хватку. По дороге в больницу его вырвало прямо в машине, но он не жаловался, ведь его ждала Анна, которая любила захватывающие истории. Мы оба знали о ее любви к драмам.

— Обещай, что не придешь. — Паскаль поставил посуду в кухонный шкаф и вновь уставился на меня. Мне хотелось ударить его, я не мог допустить, чтобы он провел с ней хоть одну лишнюю секунду.

После первой встречи с Анной он сказал, что он созданы друг для друга, теперь существовали только он и Анна, не Грегори и Анна, как прежде, и не Жак и Анна, как до этого. Но он еще не знал, что она запала мне в душу. Эта девушка будет моей! Паскаль — ничтожество, хотя я признавал, что он симпатичный: приятная внешность, красивые руки и крупный мягкий рот. Вчера вечером я долго наблюдал за их поцелуями, представлял себя на месте Анны и прижимался своими губами к его губам, а потом был Паскалем и целовал ее.