Что ты видишь сейчас? - страница 19

— Ты ведь можешь переночевать у Бернара или в машине. — Взгляд Паскаля стал почти умоляющим, что ему было совсем несвойственно. Разве он еще не понял, что дело касалось нас обоих? За окнами, заскрежетав колесами, остановился поезд.

— Ты же понимаешь, что ее нельзя вести сюда, — возразил я и махнул рукой на перепачканные песком доски для серфинга, которые грудой лежали на полу среди одежды и промокших полотенец.

Паскаль дернулся, отчаянно пытаясь подобрать слова, которые могли бы убедить меня. Вид у него был совершенно глупый. Как я мог считать его красивым? Его волосы выцвели от солнца и соленой воды, под глазами залегли тени, рана на лбу, затянувшись, оставила уродливый шрам.

Он резко шагнул ко мне:

— Ей наплевать, как выглядит наша комната… Черт, да она просто хочет развлечься.

Паскаль рассмеялся, посуда в шкафу задребезжала, поезд на товарной станции снова заскрипел колесами. На кухонном полу под ногами скрипели песок и крошки.

— Твою мать, здесь же сплошная грязь кругом, не видишь разве?! закричал я на него. Шум от проносящегося поезда многократно усилился. Ему нельзя было приводить сюда Анну, касаться ее, разговаривать с ней. Он не имел на это права.

Мы с Анной встречались каждый день, но никогда не оставались наедине. Сначала ее подруга Моника, а потом Паскаль были третьими лишними. Первая мысль, которая приходила мне в голову после пробуждения: на какой пляж она поедет сегодня? Туда я и отправлялся. Иногда она оставляла записку. Паскаль всегда думал, что это для него, но я был уверен, что сообщение предназначалось мне.

Паскаль кинул в меня газетой:

— Черт, да скажи ты что-нибудь… Ну, обещаешь?

Я резко швырнул в него газету — она угодила прямо в лоб, — взял ключи от машины и вышел. Но идти мне было некуда. По какой-то необъяснимой причине Анна принадлежала ему, а его жалкая комнатенка была и моей тоже. Как бы сильно я ни желал, ничего нельзя было изменить. Кроме комнаты, у меня имелась доска для серфинга, несколько пар джинсов и рубашек и машина. Большего не позволял бюджет поездки. Отец пришел бы в ужас, узнав, как я трачу его деньги, но в то время я делал все вопреки его желаниям и планам.

Я просто хотел жить самостоятельно. Отец знал, что его денег хватало на мою скромную студенческую жизнь, и меня это вполне устраивало. Он представлял себе мою жизнь повторением своей собственной. На мне непременно свежая отглаженная рубашка, я занимаюсь днями напролет в уютной комнате, читаю, жду ужина и начала семестра. Он не имел ни малейшего представления о том, что я оставил учебу и уже целый год исследую побережье Атлантики в поисках высоких волн. Не знал, что я собираюсь остаться здесь еще на год, не в силах оторваться от моря. И конечно, он и подумать не мог, что я стал похожим на странных бродяг на побережье, даже внешне не отличался от них. Серфингисты съезжались сюда со всего света, наслаждались ветром и волнами и совершенно не интересовались внешним миром.

Я быстро вышел из дома. Может, я встречу Анну по дороге. Но что мне ей сказать? Как помешать ей увидеться с ним? Задержать пустой болтовней? Солгать, что ее новый парень, Паскаль, болен всеми самыми ужасными болезнями, маньяк и псих? Что он считает ее исключительно порочной и легкодоступной девицей? Что он сукин сын?

Черт! Проклятье!

Анна.

Я нигде ее не видел.

Ей нельзя идти к Паскалю и позволять ему прикасаться к себе. Хрупкие ростки чувств, вспыхнувших между нами, будут уничтожены в ту секунду, когда она увидит, как я живу. До этой минуты мы только обменивались взглядами, жестами, еле уловимыми намеками… В сущности, мы еще совсем не знали друг друга. Близкие отношения могли и вовсе не начаться, как часто бывает, а могли… Наши зарождающиеся чувства, исполненные искренности и радости, исчезнут навсегда, как только она увидит мои грязные простыни и разбросанную одежду, перепачканную мокрым песком, в съемной комнатушке у железнодорожной сортировочной станции.

Анна.

Я нигде ее не видел, хотя научился находить ее первым, различать в темноте и в солнечном свете, выделять именно ее движения в толпе людей. Я постоянно искал ее и все-таки нашел первым, задолго до Паскаля.