Что вспомню - страница 5

Впрочем, с машиной советского расследования маме один раз пришлось столкнуться, но само это столкновение носило скорее анекдотический характер. Не знаю, кто из мелких должностных лиц имел с ней разговор и от какого ведомства он был – чекистского или партийного. Мама охотно рассказывала этот эпизод. Чиновник спросил её фамилию, она ответила: «Белецкая», за чем последовал вопрос: «Так это ваш брат был белым офицером?» Она ответила, что у неё нет брата, а если бы был, то не носил бы фамилию Белецкий. «Ну, тогда сын». Были 30-е, и маме было около 30 лет. Она выразительно посмотрела на него, он сообразил, на том разговор кончился и, к счастью для неё, не возобновлялся.

Что входило в круг интересов моих родителей? Конечно, были чисто материальные заботы, нужно было в тяжёлых условиях прокормить большую семью, содержать дом. Но у них никогда не было стремлений к богатству и внешнему шику, превышающему эти минимальные потребности. Было много рутинной работы, домашней и служебной. Они были очень внимательны к моему школьному обучению.

А свободного времени оставалось не так и много. Оставалось его и на книги – папа с мамой читали, может быть, не так уж много, но во всяком случае больше, чем сегодня читает средняя семья кандидатов наук, и читали серьёзные книги. Кроме художественной, папа любил литературу по истории, мемуары, речи дореволюционных адвокатов. Вообще в доме царило уважение к книге.

Мы нередко ходили в кино. Театров и музеев в моём детстве вокруг, как правило, не было. Впрочем, здесь я уже забегаю вперёд. Во всяком случае, у нас была семья с нормальными культурными интересами, – такая, какие я вижу сейчас в своём непосредственном окружении.

Бабушки и дед

Расскажу немного и о старшем поколении.

Бабушка Уля, или баба Уля, как мы её все называли, была обычная пожилая крестьянка. Где-то с середины 20-х годов она жила в городе у кого-нибудь из своих детей. У нас она жила все годы от моего рождения и почти до поступления в университет, после чего переехала, если не ошибаюсь, к тёте Варе, где и умерла. Все эти годы вела наше хозяйство и почти не выходила за пределы дома. Так что у неё не было надобности выучить русский язык, и до конца дней она говорила только по-украински.

Кстати, о языке. В нашей семье все, кроме бабушки Ули, общались друг с другом по-русски. Это был обычный русский язык, используемый относительно образованными людьми в городах Украины в течение нескольких столетий и, с точностью до незначительных особенностей произношения, не отличающийся от языка горожан России. Иногда в речь вкраплялись украинские слова и выражения, например, пословицы, но делалось это подчёркнуто и сознательно и нисколько не напоминало суржика, распространённого в менее образованных слоях, когда русские и украинские слова в речи смешиваются и искажаются. А вот с бабушкой Улей папа, а вслед за ним и я говорили только по-украински, на народном сельском языке XIX столетия. Так я и привык с детства говорить с каждым на его языке и самих языков не путать.

Как папа был любимым сыном бабушки Ули, так и я стал её любимым внуком. Меня она называла не иначе как „Мишеня”. Рассказывали забавный эпизод, как я, будучи совсем крохой, нечаянно отодвинул табурет бабы Ули, и она грохнула на пол, держа в руках миску с варениками. Бабушка, любившая прибегать к беззлобным народным проклятиям, начала на лету: „А щоб...”, но спохватилась, что проклятие может отнестись ко мне, и закончила: „А щоб я сказилася!” Я тоже любил бабушку Улю, с одной стороны, просто по-человечески, как любящую бабушку, а с другой – несколько по-книжному, как человека из народа и тем самым носительницу «народной правды».

К сожалению, бабушку Маню мне охарактеризовать труднее, хотя и с ней я прожил всё своё детство: она была менее колоритной. Тоже добрая, тоже любящая. Хорошо представляю себе, как она выглядела, – невысокая полноватая старушка с мягкими чертами лица.

Дедушку Мишу я запомнил уже в последний период его жизни, когда у него помутился разум. По маминым рассказам представляю его как доброго, медведеобразного, послушного бабушке, несколько неуклюжего и вообще не от мира сего. О нём рассказывали разные анекдотические истории, вроде такой. Дед встречается с отдалённым знакомым. «Здравствуйте, господин Козлов» - «Я не Козлов, а Баранов» - «Ну, всё равно, помню, что какая-то скотина». Соль истории в том, что дед совсем не имел в виду сострить или обидеть человека, это был естественный ход мысли. О его невписанности в жизнь такой факт. С момента революции он не мог привыкнуть к новому обращению «товарищ» и любое выступление начинал с обращения: «Господа!», вызывая шок и трепет окружающих. Но зато, когда пришли немцы, стал обращаться ко всем не иначе как «Товарищи!».