Чудесное зерцало - страница 14

шириною и с силой бил в межгорье. В крутой скале властитель нагов заметил четыре отверстия — словно четыре зева диких животных: коня, быка, слона и льва; из них хлестали бурные потоки и мчались вниз, вливаясь в семь обширных озер. Оглядев их все, царь Эйяпатха увидел самое большое с двенадцатью изгибами, то было знаменитое Навада.

Над гладью холодных озер, точно гигантские вороньи клювы, причудливо нависали пять великих гор. Пожелав взглянуть и на них, неутомимый Эйяпатха вместе со своим отрядом в восемьдесят тысяч нагов стремительно пустился вверх по склонам. Взбираясь на вершину Горы Ароматов, Эйяпатха задержался на широком камне, ожидая, пока подтянутся и соберутся вместе его воины. Внезапно он заметил, что на самой вершине блестит в сиянии золота и драгоценных каменьев невиданный великолепный град с пятью сотнями дворцовых палат, окруженных семью крепостными стенами.

— Чьи это чертоги? Какой здесь царствует небесный государь? — спросил своих придворных Эйяпатха. Все восемьдесят тысяч нагов с восхищением переспрашивали друг у друга, но, увы, ответа никто не знал...

Пока пришельцы-наги дивились на чудесный град, прекрасная царевна Велумьясва соскучилась в своих покоях и пожелала перейти в стеклянный зал, пролепетав:

— Хочу развлечься и нарвать цветущей мьиззутаки!

Тотчас же одиннадцатитысячная свита прислужниц и подруг царевны захлопотала: весь пол дворца немедленно устлали белым мягким бархатом в целых сто слоев, и юная царевна, поддерживаемая няньками и мамками, в окружении послушных фей торжественно проследовала в хрупкие прозрачные покои. Все это видели царь нагов Эйяпатха и его восьмидесятитысячное войско.

Пятьсот золотых чертогов под многоярусным шатром, усеянным рубинами, сверкали и переливались при ярком свете дня; все галереи, залы и комнаты были полны прелестных фей — подруг и прислужниц Велумьясвы: сияя небесной красотою, не ведая пороков женской внешности — не слишком белокожие, но и не чересчур смуглые, не очень полные, но и не совсем худые, не низкорослые, но и не чрезмерно высокие, юные и нежные, они сновали и суетились, торопясь исполнить любое желание госпожи.

А сама царевна была так ослепительно прекрасна, что не нашлось бы ей соперниц ни в одном из небесных селений: золотой лик ее был чист и ясен, точно лунный диск в прозрачном кружеве облаков в ночь полнолуния месяца тазаунмоун[56] — блики света легко меняли золотисто-желтые оттенки; все ее нежное, податливое, словно воск, и почти бесплотное тело излучало сияние — блеск золота сливался с зеленоватым светом изумруда, — ну, как не вспомнить, глядя на красавицу царевну, бесценные сокровища Тиджамина! Никто не совладал бы со своими чувствами при виде божественной Велумьясвы! И вряд ли кто-нибудь сумел бы достойно описать ее неземную красу — лишь пристально смотрел бы, не отрываясь и не смея даже моргать, дабы ни на миг не упустить райского видения. Так случилось с восьмидесятитысячным войском нагов, так случилось и с самим царем Ямуны Эйяпатхой: не в силах отвести глаз от восхитительной Велумьясвы, все они затаив дыхание, как зачарованные, лишь поворачивали головы то на север, то на юг, следя за юной девой.

А тем временем Велумьясва вооружилась сапфировым трезубцем на золотом черенке с отделкою из девяти драгоценных камней и, остановившись подле цветущей мьиззутаки, протянула свою нежную ручку к пышно распустившемуся цветку; ловко зацепив трезубцем за стебелек, она легонько потянула к себе и тут же, играючи, сорвала. Внезапно налетевший ветерок слегка коснулся одеяния царевны, чуть откинул край воротника и тронул бриллианты на груди; узкие рукава изящной кофты незаметно смялись, точно изумрудные тычинки цветочного бутона под тяжестью капель росы, прозрачные покровы разомкнулись, и два бесценных дара юной девы — не более созревшего лимона — вдруг открылись и обрели свободу: будто в зигзагах молний соперничали меж собою две звезды, столь яркие, что даже издали слепили; их сиянием были озарены заоблачные выси небесного пространства, и даже на землю, к людям, струился дивный свет; при вспышках молний на далеком небосводе пылали две негаснущие свечи — под нежным ветром пламя волновалось, танцевало, — и не было конца этому возбуждающему танцу соблазна!