Цирк приехал! - страница 13
А раз так крикнул, что даже погасла свечка. Нужно было её запалить снова. Борька повернулся к соседу, протянул к нему свою свечку, но резкий рывок за рукав остановил Борьку.
— Тихо ты, рыжий! — чуть слышно шепнул кто-то в его ухо. Ноздря. Он показал Борьке кулак и приложил палец к своим толстым губам.
Борька сперва ничего не понял, а потом увидел, как какой-то парень, стоящий рядом с соседом, привстав на цыпочки, напряженно всматривается вперед. Борька тут же узнал в парне Чуму.
«Куда он так смотрит? Что там впереди интересного?» — подумал Борька, привстал на носки и поглядел в ту же сторону, но ничего особенного не заметил. Переведя снова взгляд на Чуму, он похолодел от ужаса: левой рукой Чума отогнул полу пиджака соседа, а правой залез в его брючный карман. Ловко вынув толстый кошель, Чума передал его Ноздре, и оба начали быстро пробираться к выходу.
— Ограбили! — закричал вдруг сосед и схватил Борьку за плечо.
— Это не я! Это не я! — с ужасом молил Борька.
Он вырвался, хотел бежать, но вокруг уже все всполошилось.
— Вон этих держите! — закричала баба в клетчатом полушалке, указывая пальцем на Чуму и Ноздрю.
Ребят выволокли на паперть. Там нищие, беспризорники, юродивые, слепые, калеки:
— Бей их, ворюг!
— Нельзя! Самосудом нельзя! Грех!
— А воровать не грех?
— Ми-ли-ци-я!
Борька вдруг почувствовал, что лезут к нему в карман. Дрожащей рукой он нащупал что-то твердое. «Кошель! — похолодел Борька. — Ноздря подсунул!»
Борька резко выбросил кошелек. По каменным плитам зазвенела мелочь, зашуршали бумажки. Орава нищих бросилась людям под ноги. Нищие выли, дрались, отнимали деньги друг у друга. Громче других мычал страшный, оборванный глухонемой юродивый. Из его покрасневших глаз катились слезы. По подбородку текла слюна.
— Что делаете, сволочи? Что делаете? — бросился на колени хозяин кошелька.
— Отпустите его, я его знаю, — вдруг услышал Борька.
Он обернулся и увидел отца Никодима, Сергея Михайловича и мачеху.
— Отпустите его. Он хороший отрок. Верующий. Я его знаю, — повторил отец Никодим.
И Борьку отпустили.
С ненавистью смотрели Ноздря с Чумой вслед удаляющемуся Борьке.
— Этих пацанов тоже отпустят! — с досадой сказала баба в клетчатом полушалке. — Не пойман — не вор!
Дома мачеха и Сергей Михайлович нещадно выпороли Борьку. Били по очереди. Били так, что несколько дней не мог выйти на улицу…
Вот и Борькин двор.
Борька пересек его, легко вбежал на второй этаж по крутой скрипучей лестнице. Толкнув входную дверь, он запер её и, миновав прихожую, остановился у двери в комнату. Перекрестился и заглянул внутрь.
Мачеха мыла пол. Увидев Борьку, она плюхнула тряпку в ведро и всплеснула руками. Её красивое лицо вытянулось.
— Ах, заморыш, ах, шпана! — заголосила мачеха и, не вытирая мокрых рук, пребольно вцепилась в Борькино ухо. — Где ты был, циркач проклятый? Я тебе где велела сесть? У «Централя»? Я туда два раза бегала! Где шатался? Небось у горсада околачивался? Цирк свой поджидал? Я тебе покажу цирк!
Не желая ничего слушать, она выхватила банку из Борькиных рук и раскрыла её.
— Гуталин початый. Где деньги?
— Не было работы… Сам себе ботинки почистил…
— Врешь! Украл! Украл! Пряниками обожрался, ворюга!
Схватив Борьку за шиворот, она начала тыкать щеткой куда попало. На его лице и теле один за другим отпечатывались черные следы от гуталина «Эллипс». Борька выскользнул из рубашки и нырнул под кровать.
Схватив со стены зонтик, мачеха нагнулась и стала тыкать им в угол, куда забился Борька. Борька поймал конец зонта.
— Пусти, хулиган, пусти! — вскрикнула мачеха.
Борька не выпускал зонта. Наоборот, вцепился в него ещё крепче.
Мачеха потянула зонт к себе, Борька — к себе. Мачеха — к себе, Борька — к себе. Мачеха чуть не вытащила Борьку, но он успел зацепиться ногой за комод. Закачалась глиняная кошка-копилка, зазвенели стопочки, наклонилась зеленая вазочка с бумажными розочками, забегали по блюдечку стеклянные разноцветные яички, а портретик Сергея Михайловича в рамочке из ракушек, так тот совсем упал.
— Змееныш! Ирод! — крикнула мачеха и резко дернула зонт кверху.
Тр-р-р-а-а-а-х-х!