Цивилизация Мадонны - страница 7

А. С. Токарев иллюстрирует свой тезис подробным описанием верований народов Сибири, главной семейной и родовой святыней которых, особенно чукчей и коряков, был огонь очага. У чукчей каждая семья имела собственный огонь, и смешивать его с огнем другой семьи, занимать огонь от соседей считалось величайшим грехом; нельзя было даже варить пищу в посуде, стоявшей ранее на чужом огне.

Здесь, мне кажется, можно примирить Ефименко и Токарева. Очаг, огонь которого нельзя смешивать с чужими, это не просто очаг, а символ чистоты крови, которую тоже нельзя смешивать с чужой. В подтверждение этой версии можно привести тот факт, что у айнов существовали особые объединения женщин «сине хуци икиру», т. е. «поколения одного очага». Их члены держались друг за друга, как за родственников и ассоциировали свою общую прародительницу с богиней очага «камуи хуци», т. е. «божественной бабушкой». В свете этого становится понятным, почему от весталок, которые охраняли священный огонь в Риме, требовалось соблюдение девственности: их неприкосновенность связывалась с сохранением «чистоты огня», т. е. крови. У Лескова в романе «На ножах» описан обряд добывания русскими крестьянами «чистого огня» для защиты от эпидемии: сохранение чистоты крови предохраняло от скверны.

Мать огня, хозяйка огня, богиня огня — таковы названия покровительницы очага не только у айнов, но и у нанайцев, нивхов, эвенков, долганов. У алтайцев огонь это «от-энэ» (мать-огонь). Любопытно, что индийское слово «агни» — женского рода в отличие от нашего «огня». Напомним, что больше всего гимнов в «Ведах» посвящено именно Агни. А имя греческой богини Гестии, покровительницы домашнего очага и семьи, первоначально означало просто «очаг».

Гестию, которая была также покровительницей городов и государства, греки классической эпохи отодвинули на задний план, в отличие от скифов, которые, по свидетельству Геродота (кн. IV,гл.59) чтили Гестию под именем Табити выше всех прочих божеств. И не с одной Гестией случилась в Греции такая беда. «Мужики, что злы и грубы» в лице Аполлона отобрали оракул в Дельфах, игравших в Греции периода политической раздробленности примерно такую же роль, как Рим в Западной Европе в Средние века, у богинь: в древнейшую эпоху этот оракул прорицал от лица Геи, а затем — Фемиды. Вообще, как отмечает Энгельс, положение богинь в греческой мифологии рисует нам более ранний период, когда женщины занимали еще более свободное и почетное положение. Соотношение сил в Пантеоне отражало былые времена, и Дельфы были лишь частным успехом его мужской части. Даже великого Зевса не очень-то чтили. А. Ф. Лосев находит поразительным тот факт, что в позднейшее время Зевсу было посвящено сравнительно мало праздников и никогда не было посвящено никаких мистерий. Среди богов Греции по числу посвященных ей храмов (около 80) первое место занимала Артемида. Почему именно она?

Ответ на этот вопрос дает А. В. Сазанов в статье «К изучению теонимии Боспорского царства». Он прослеживает линию развития культа Артемиды от критской Потнии Терон. Общепризнанно, что основные греческие культы не были генетически связаны с микенскими. Однако культ Артемиды принадлежал к числу немногих, связанных с ними. Главным божеством минойского Крита была Потниа Терон. Она изображалась как повелительница зверей. В ней как бы соединялись функции Афины и Артемиды.

Дж. Пендлбери еще не знал имени этой богини, но отмечал те же ее характерные черты, разобранные потом разными греческими богинями: «На протяжении всей своей истории критяне поклонялись природе, олицетворением которой, начиная со среднеминойских времен (по датировке Пендлбери, это примерно 2000 лет до н. э.) была Великая матерь богов, повелительница диких зверей и владычица деревьев и гор. Для символизации плодородия природы ее часто изображали с сыном — богом-мальчиком. В греческие времена ее атрибуты были распределены между различными богинями: Афина получила ее змей, Афродита — ее голубей и ее сына, Артемида — ее оленей, а различные нимфы — ее горы, потоки и леса». При этом Пендлбери четко отделял критян от греков: по его мнению, «в расовом отношении между обоими народами лежит целая пропасть». «Критский язык, всего вероятнее, имеет анатолийское происхождение; возможно, он родственен ликийскому, киликийскому или карийскому, поскольку из этих мест, по-видимому, происходит и само племя».