Цветы на болоте - страница 9

Неспешно идут. Запас времени есть, беседуют.

— Уйдет она, Мария, поди, не сегодня-завтра, а? Чудно! Как они там на болоте живут? Без одежи находятся. С холоду не гинут… Может, землянки роют, так опять же, какие в трясине землянки? Гнезда вьют, навроде птиц? Относительственно все это, очень относительственно.

— Что ты за слово такое глупое придумал, Спирь?

— Дура-баба, это физик один сообразил, ясно? В журнале про это есть. Все вокруг относительственно! Например, иду я с тобой, а может, это не я, другой мужик, из другого мира, перевернутого? Я понял: вроде изнанки, и ты — это не ты, а видимость. И живем мы относительственно, для нас это жизнь, а кто другой из-за этого подох с изнанки, поняла?

— Брехня. Если подох, то все равно, хоть с изнанки, хоть с лица. Подох — не перелицуешь. Относительственно! Я — не я… Дерну за волосья — кто это будет?

— Другой! — истово Спирька заявляет, глазом не моргнет. — Я заору, факт, а он от счастья зажмурится, мол, во какая баба меня ласкает-то!

— Ой, балбес, ой, помру! Уморил!

Посмеялись. Дальше идут…

— Спирь, чего думаю — полетели люди в космос, так?

— Ну.

— Про это все талдычат. А откуда он, космос этот? Как это из ничего вышло все, и почему вышло-то? Ничего — оно и есть ничего. Не верю я, что там никого нет! — Мария в небо пальцем ткнула. — Всему начало есть, и космосу этому. Тайная это штука… Вот бог… он же…

— «Штука! Бог!» Ломишься по жизни, чисто… Чисто лошадь прожевальская, ломом тебя не сдвинешь! Ты про бога, что ли? Нет его. Пар один, а бога нет. Космонавты в космос, как в баню, лазают. Не успела перекреститься, уж другой летит! Дура-баба, все у тебя не так. Улита пришла вон, дитя отогревать надо, а эта ртом зевает, руками машет бестолку… Тьфу, Мария, прибить бы тебя. Давно не битая?

— Давно, — Мария притворно. — Ой, давно, с самой свадьбы. Спирь, про ту ночь-то, сомлела я, страшно-то как, господи, волосья на ней!

— Попервости оно так. Потом ничего, я пригляделся, нравится.

— Теперь конечно… Глаза чудные, прямо в середку смотрят.

— Мне бабка сказывала, мол, раньше на наших болотах их видимо-невидимо было, кикимор-то! К людям выходили. А если заболел кто, так сам на болото шел и их выкрикивал. Лечили людей травами… У прадеда, бабка говорила, с каторги ногу скрючило, так они ему ее выправили. И чахотку вывели, во как! Он на кикиморе жениться хотел.

— Ты в избе не кури.

— Чего это?

— От твоего табаку пауки падают, а тут девчонка вольная, она, поди, от дыму задвохается.

— Ну прям…

Спирька с сомнением папиросы в кармане пощупал, подумал и кивнул. Тут и разошлись согласно тропе. Через положенное время оглянулись. Мария кивнула, а Спирька рожу скорчил, как заведено было…

У Спиридона работа ладится. Трактор вылизал так, что инженер после совещания с председателем на двадцатку премии бумагу подписал. Трактористы руками разводят — что с Тереховым творится? Вон и сало с мороза твердое, и бутылку спроворили, и лучок с хлебом наготове… А баламут Спирька руки обтер и в бега! Мол, домой, некогда! Разбивает, дезорганизует, змей, компанию.

Дорогу до дома — одним духом! В избу заскочил, глазами по сторонам: тут она, не ушла. Помылся и за стол беседовать.

— А вот, к примеру, хвори лечить умеете? — К столу грудью припадает. — Болезни, едрена-матрена, у нас их несчетно стало. Журналы почитать, так и жить не захочешь, человек в болезнях, как пень в лишаях. Инфаркт, грипп, рак еще вот… Умеете лечить на болотах ваших? Ну… Ну, хоть рак-то?!

— Какой он?

Улита с лавки смотрит, ногами болтает, улыбается. Если в голос засмеется, опять колокольчики по избе: «Тлинь-тлень! Синий день!..»

Спирька солому головы чешет, как объяснить пигалице нездешней — что есть рак? Мария, спасибо, на помощь к мужу поспела, с краю лавки примостилась, озабоченный лоб морщинками собрала.

— Это, доченька, в желудке, или еще где, вроде гриба поганого заводится, вырост такой, и гриб этот сок телесный пьет…

Улита слушает внимательно, не мигая, не двигаясь.

— Кровь этот гриб, значит, — Спирька продолжает, — портит, а человек — тварь относительственная, сразу сохнуть начинает, худеть, и амба!