Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - страница 35

О том же поется и в романсе на мотив «Турачьи небеса»:[144]

Быстро летело время, как челноки сновали дни и луны. И вот прошло больше двух месяцев с того дня, когда Симэнь Цин впервые встретил Пань Цзиньлянь. Близился праздник начала лета.[146]

Только поглядите:

С зеленых ив свисали витые нити бирюзы, алели кругом румяны гранатов. Нежный ветерок колыхал покрывало, со свистом веер навевал холодок. Всюду встречали лето, у каждого над праздничным столом порхали кубки.

Возвратясь из храма духа-повелителя Тайшань — Великой горы,[147] Симэнь зашел в чайную. Старуха поспешно подала ему чаю и спросила:

— Далеко ль ходили, сударь? Что ж это вы госпожу-то не навестите?

— В монастыре был. Надо, думаю, в большой праздник ее повидать. Вот и пришел.

— Матушка ее родная, тетушка Пань, у нее в гостях. Кажется, еще тут. Погодите, я погляжу.

Старая Ван прошла черным ходом к Цзиньлянь. Та угощала вином свою мать. Завидев соседку, Цзиньлянь стала потчевать и ее.

— Вот кстати явилась, мамаша, — говорила она с улыбкой. — Присаживайся, выпей по случаю встречи чарочку да и за то, чтобы крепыш родился.

— Да у меня и мужа-то нет, — засмеялась Ван. — Откуда мне приплода ждать? Это вот тебе только наследником и обзаводиться — ты молодая, в самом расцвете сил.

— Говорят, молодые цветы красотою манят, а старые, поблекшие — плодами дарят.

— Слышишь, дорогая, — обратилась Ван к Пань Старшей, — как твоя дочка меня, старуху, обзывает? Я, говорит, оборванка[148] — поблекший цветок. Что ж, посмотрим, не понадобится ли ей завтра эта оборванка!

— Вы уж на нее не обижайтесь, — заметила та. — Она у меня с малых лет на язык остра.

Надобно сказать, что с тех пор как Ван свела Симэня с Цзиньлянь, ей, старухе, и впрямь целыми днями покоя не было: то на стол накрывала, то за вином бегала. Но и себя она, разумеется, не забывала: руки около них грела.

— Да, дочка у вас бойкая и сметливая, — расхваливала она Цзиньлянь. — Прекрасная женщина! Только какому счастливцу достанется?

— На то вы, почтенная, и сваха. На вас вся надежда, — заметила Пань Старшая, пододвигая сводне чарку и палочки.

Цзиньлянь налила вина.

Старая Ван осушила подряд не одну чарку, и лицо ее стало багровым. Чтобы не заставлять Симэня долго ждать, она подмигнула Цзиньлянь и, попрощавшись, пошла домой. Цзиньлянь поняла, что ее ждет Симэнь. Она постаралась поскорее отделаться от матери, и когда та ушла, прибрала комнату, зажгла благовония, унесла остатки трапезы и снова накрыла стол. Едва она приготовилась к встрече Симэня, как он вошел к ней через террасу. Хозяйка спустилась к нему навстречу, отвесила поклон, и они вместе поднялись наверх.

Надобно сказать, что сразу же после смерти мужа Цзиньлянь перестала блюсти траур, а табличку души покойного отставила в сторону и накрыла листом белой бумаги. Никаких жертвенных блюд перед алтарем новопреставленного мужа она не ставила. Только и знала краситься да румяниться. Одевалась она в яркие платья и, завлекая Симэня, предавалась с ним любовным усладам. Стоило ему оставить ее дня на два, на три, как она обрушивалась на него с руганью:

— Ах ты, негодный! Бросил меня на произвол судьбы, изменник. Где завел зазнобу, а? Я ему не нужна стала! Сиди, мол, себе одна, мерзни!

— Да у меня младшая жена померла. Хоронили, некогда было. А сегодня в монастырь ходил. Купил тебе головные украшения, жемчуг и платья.

Цзиньлянь сильно обрадовалась. Симэнь позвал слугу Дайаня, и тот стал вынимать из узла один подарок за другим. Цзиньлянь с благодарностью приняла вещи. Своими побоями она до того запугала падчерицу Инъэр, что уж больше не скрывала своей связи с Симэнем. Цзиньлянь велела ей подать гостю чашку чаю, а сама накрыла стол и села рядом с ним.

— Ну зачем ты тратишься! — заметил Симэнь. — Я дал мамаше серебра. Вина, мяса, закусок и фруктов она принесет. Мне просто захотелось побыть с тобой в праздник.