Д'эволюция - страница 14

— Еще немного, еще чуть-чуть, — напевал он, круша отличнейшие стены, покрашенные моющейся испанской краской, — вот и ты уже со мной, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла.

— Не благодари меня, мальчик, — лукаво подмигнул он мне, с усердием работая над английским дубовым книжным шкафом, — я делаю свою работу. А ты…учись, быть может, и из тебя выйдет толк.

Я задумался над его словами… Ведь если Альфред говорит, что и у меня тоже может получится что-то дельное…то …вполне возможно и я могу…стать Мастером…пожарником, паркетчиком…а то и…..при мысли о том, что я могу стать таким как Альфред, я ужаснулся и восхитился одновременно… Недолго думая, я выскочил в коридор и понесся в маленькую комнату…ведь там есть чем заняться… Но у дверей меня встретил недружелюбный Дядя Митяй, со шлангом в руке, несущий бессменную вахту.

— Внемли гласу, человек, и узри презренность всех стараний твоих. Ибо крепки цепи сансары и умащена медом дорога исполнения желаний плоти. — и уже более дружелюбно:- Пшел отседа, щенок!

Я поспешил в коридор, но и там мне не было места. В коридоре вовсю чертыхался Краснодеревщик… черт возьми, я же знал, что он все испортит…да кто же его сюда впустил?!..Дьявол!..

Уставший и несчастный, скорбящий по утраченной сансаре, я с трудом доплелся до входной двери. Мне не было места в моем собственном доме… В комнате моей обосновался Альфред, а с ним не поспоришь, в коридоре бесновался хулиган — краснодеревщик, а в ванной спала СОБАКА. И все это вместе приводило меня в состояние тихого бешенства…

Ах, зачем я только затеял этот ремонт!

Стеная и жалуясь на судьбу, я распахнул входную дверь и обомлел. На пороге, боком ко мне стояла зловещего вида старуха в зеленой вязаной курточке и с папкой под мышкой. К слову, на ней или скорее при ней имелась шерстяная юбка до пят, очки в красивой оправе….хотелось бы сказать, что роговой…но ведь это было бы лестью…и бант, застрявший где-то на полпути между бородавкой на шее и седыми редкими волосами на макушке.

— Вы просто обязаны явиться к прокурору, — буркнула она, кося на меня один глаз.

— Мы ничего не покупаем, — с раздражением буркнул я и хотел было пройти, но старуха, с недюжинной силой схватила меня за грудь и принялась трясти.

— Сукин ты сын, Ублюдок!

Теряя сознание от этого обращения, я рванулся изо всех сил и отпихнув старушку влетел обратно в квартиру. После чего, незамедлительно захлопнул за собой входную дверь, все еще не тронутую Альфредом, и прильнул к глазку… Зловещая старушенция все еще была там. Она синела и по какой-то причине резво хватала воздух открытым ртом. Через некоторое время она успокоилась и сползла на пол, видимо уснув. Старухи имеют тенденцию засыпать где попало.

— Друг, ты устал, — произнес за моей спиной чей-то голос, — Ты должен отдохнуть, друг.

Я обернулся и увидел мужественного Альфреда. Он навис надо мной, подобно скале. Альфред улыбался и от этой улыбки мне стало тепло, хорошо и совершенно параллельно. Прильнув к могучей груди Альфреда, я чувствовал успокоение и мир…

«Неужели пора?»-вихрем пронеслась в голове мысль, — «Неужели уже сейчас…..»

— Уже сейчас, — решительно и твердо произнес Альфред. — не мне тебя учить. Пусть же войдет КАМЕНЩИК.

Сильный порыв ветра сотряс всю квартиру до основания… входная дверь сорвалась с петель и в коридор, окруженный дыханьем зимы и шпатлевки, вошел КАМЕНЩИК. Это был высокий, лысый и разбитной паренек с окладистой бородой. Не глядя на нас, он прошествовал в ванную, бережно неся на руках синюю старушку, замершую в совершенно нелепой позе. Старухи вечно замирают в совершенно нелепых позах!

— А ну брысь! — услышал я его властный голос и из ванной выпрыгнула СОБАКА.

— Малыш, — …малыш…погуляй с СОБАКОЙ….тебе не нужно этого видеть… — Альфред уже не улыбался… В глазах его читалась непреодолимая решимость и твердость истинного аскета. Не говоря ни слова более, он подошел к нетронутой ванной и забрался в нее с тяжелым стоном.

Я же отправился в гостиную, где поговорил с семьей, состоящей из трех человек, погладил СОБАКУ и выпил горячего чаю. Мир более не был радужным и безоблачным. Следы Будды, что вели к райским наслаждениям плоти стерлись из моей памяти, равно как и из моей мысли, направленной и централизированной. Истина лежала за грудами еще недавно новенькой сияющей плитки и обломками плоскоэкранного телевизора… Ее тень была скрыта могучим английским книжным шкафом и серьезным финским холодильником… Само дуновение истины было невозможно, в силу великолепных пластиковых окон с кокетливой деревянной окантовкой, что не пропускали ни малейшего ветерка… Ее ростки были раздавлены бесполезными мыльными книгами и дешевой порнографией, которую ныне выдают за искусство.