Далече от брегов Невы - страница 18
В Горячеводске пришло название новой поэмы — «Кавказ». Она мало-помалу складывалась. И теперь, когда он вновь обрёл способность работать, просилась на бумагу. Он наметил план: «Аул. Пленник. Дева. Любовь. Бешту. Черкесы. Пиры. Песни. Воспоминания. Тайна. Набег. Ночь. Побег».
Набрасывал вчерне:
Материал подсказала сама жизнь: Кавказ, горцы и он — столичный житель, среди первозданной природы. О «кавказских пленниках» — русских солдатах и офицерах, захваченных горцами, — слышал не раз и даже встретил недавно такого пленника в маленьком духане вблизи Горячеводска. Это был старый солдат-инвалид. Он рассказывал, как жил в плену у черкесов.
Героем поэмы будет «кавказский пленник» — молодой человек из цивилизованного общества, разочарованный и пресыщенный, очутившийся на Кавказе в поисках свободы.
Это было начало, первые наброски, над которыми предстояло ещё работать и работать. В поэму он вложил много личного, но замысел её шире. «Я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нём хотел изобразить это равнодушие к жизни и к её наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодёжи 19-го века».
Он писал свою первую романтическую поэму, первую поэму о «герое времени», о своём молодом современнике.
Между тем приближался день отъезда из Гурзуфа. Генерала Раевского дела призывали в Киев.
5 сентября оба Раевские и Пушкин верхом на татарских лошадях, захватив проводника, тронулись в путь через горы. Этот путь был тяжёл, но красив, живописен. Южный берег Крыма, подъём на Яйлу — гряду крымских гор, спуск в Байдарскую долину, затем Георгиевский монастырь и Бахчисарай…
Дамы решили немного задержаться и избрали для возвращения другую дорогу — более лёгкую, пригодную для экипажей. С ними остался и дядька Пушкина — Никита.
Привычные татарские лошади уверенно ступали по каменистой дороге. «Что ни шаг вперёд, то дорога труднее, и места живописнее… Седые облака, как растянутая вата, перепоясывали Яйлу. Мы иногда поднимались к ним, находились в области туч, и платье обмокало на нас как после сильного дождя. Вёрст десять спускаешься до деревни Никиты; от неё до мыса того же имени, дорога идёт крутым спуском версты на две и более, сквозь густой лес… Деревья в три обхвата, шелковичные, ореховые, гранатовые, фиговые и множество других… Дикий виноград вьётся около них и на ветвях чужих кладет тяжёлые грозди свои, которых бы сам не в силах был сдержать… Но дикость исчезла; передо мною Никитский сад, устроенный уступами на мысе». Так описывает дорогу от Гурзуфа до Никитского сада Муравьёв-Апостол.
Сквозь девственный Ай-Данильский лес добрались до Никитского сада — одной из достопримечательностей Южного берега Крыма. Здесь на открытом воздухе росли удивительные деревья, «коими гордятся южные края Европы». Здесь были «школы деревьев», «рассадники» и оранжереи. Крымские старожилы, известные ещё с глубокой древности кевовые и терпентиновые деревья, соседствовали с выращенными в «школах» маслинами, смоковницами, грецким орешником, шелковицей, яблонями, грушами, вишнями, гранатами. Пробковый дуб и земляничник, кедр и гималайские сосны. Каких только редкостных деревьев не увидели здесь!
Сад был совсем молод. Его заложили в 1812 году. Власти рассчитывали, что казённый Никитский сад станет снабжать наилучшими саженцами крымских помещиков. Но директор сада, энтузиаст и учёный, мечтал превратить его в ботаническое чудо, в чём весьма преуспел, несмотря на неудовольствие и сопротивление начальства.
Этого самоотверженного, одержимого человека звали Христиан Стевен.