Далекое и близкое, старое и новое - страница 15

Первое время здесь я очень скучал. В станице Великокняжеской и в Новочеркасске у Дмитрия Андреевича Неволина я жил в семье, со мной были очень ласковы и обращались как со своим. Здесь же я был чужой для всех, и сердце у меня сжималось. Помню первую ночь. Проснулся, понял, что я не дома, и так мне стало грустно, но от воспоминания, что сейчас я надену военную форму и гимнастерку с погонами, мне стало веселей. Вскоре я освоился с новой жизнью, и мне стало легче. Вставали мы в шесть часов утра (в праздники в семь). За десять минут до утренней зари трубач играл «повестку», по которой должны были вставать дежурные. Ровно в шесть утра игралась «заря», и с последним звуком трубы из воспитательской комнаты, здесь же в спальне, выходил дежурный воспитатель и громко командовал: «Вставать». Все сто с лишним кадет сразу принимали вертикальное положение, садились и начинали одеваться. Никто не смел задержаться лежа ни одной секунды. Быстро вставали, одевались, чистились, умывались и шли в зал перед классами строиться у сотенного образа. Приходил воспитатель, осматривал каждого кадета – руки, уши, шею, сапоги – и командовал: «На молитву». Дежурный читал молитву, некоторые молитвы пели и потом строем шли в столовую. Когда все три сотни были в столовой, дежурный кадет 7-го класса по команде «На молитву» читал «Очи всех на Тя, Господи, уповают». После этого все садились и пили чай с французскими булками. По пятницам вместо французских булок давали серый хлеб с маслом.

От побудки до конца чаепития проходил час. От 7 до 8, в классах, – повторение выученных вчера уроков. От 8 до 11 три урока, и также, строем, – в столовую, завтракать. Завтрак всегда был очень хороший – одно блюдо, но очень сытное. После завтрака час строевых занятий и еще два урока до 3. От 3 до 4 прогулка. В 4 обед и опять прогулка до 6. От 6 до 8, в классах, при воспитателях, приготовление уроков к завтрашнему дню. Потом строем шли на вечерний чай и опять в зал перед классами, где перед сотенным образом читалась и пелась вечерняя молитва, после которой 1-й и 2-й классы шли спать, а с 3-го класса и старше разрешали заниматься до 10 часов.

Кроме общепринятых предметов, в корпусе преподавали «ручной труд», столярное дело и музыку на всех струнных и духовых инструментах. В корпусе были прекрасные оркестры – струнный и духовой. Я играл в оркестре на скрипке, мой брат Филипп – на кларнете.

Первый год в корпусе я занимался очень мало, так как постоянно лежал в лазарете. Больше месяца я пролежал со «свинкой», много раз была ангина с высокой температурой и прочее. До поступления в корпус я, кроме кори в легкой форме, когда мы, дети, все сразу заболели, никакими болезнями не болел, а в корпусе по месяцам не выходил из лазарета. Маме посоветовали взять меня на отдых и до экзамена не допустили. Я остался на второй год. В следующие годы я, кажется, ни разу не болел.

В лазарет ежедневно сообщали из классов, какие уроки заданы на следующий день, но большинство, зная, что завтра не спросят, этих уроков не учили и, конечно, отставали. Был и специальный воспитатель – лазаретный войсковой старшина Вениамин Иванович Котельников. Он смотрел, чтобы кадеты не шалили и чтобы, как и в классах, от 6 до 8 все учили уроки. Старшие часто к нему обращались с просьбой решить задачу и выбирали потрудней. В.И. Котельников охотно это делал, иногда долго сидел на задачей и потом вскакивал и кричал: «Решил-с, решил-с».

Доктор был Николай Васильевич Баженов – очень симпатичный и всеми любимый. Он хорошо относился к кадетам. Иногда принимал в лазарет на сутки и, отпуская, спрашивал: «От какого урока ушел?»

Потом войсковой старшина Котельников стал просить, чтобы ему дали на один год сотню кадет, чтобы иметь право быть произведенным в полковники. Ему дали 3-ю сотню, самых маленьких. Он откомандовал ею год, был произведен в полковники и не хочет сдавать сотню, его просят, а он не уходит. Не помню, как окончилась эта история, но как командир сотни младших кадет он был вполне хорош.

При мне командиром 3-й сотни был полковник Трусевич. Мало мы с ним соприкасались – приходил он к нам, когда надо было кого-либо выругать.