Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник] - страница 44

Быть всем троим разбитыми клячами? Что ж, и в этом есть своеобразное очарование. Усталость обязывает быть доброжелательными, благодушными, она даже подталкивает к нежности. Бывало, рухнут они — все трое рядышком — на скамейку какого-то из садов или бульваров, и — играя в то, что и делать-то им нечего, и говорить-то не о чем, а на самом деле используя эти минуты, чтобы перевести дыхание, набраться сил, — сидят так, запутавшись в руках и в лапах до тех пор, пока Человек-с-тысячей-шарфов не подаст сигнал к действию, предлагая нечто, способное мгновенно возродить энтузиазм Марты и Собаки, всякий раз вдохновляемый его новыми проектами.

Но всем многочисленным развлечениям, всем мероприятиям, которые он придумывал и осуществлял для нее и с ней, Марта предпочитала свидания наедине, вернее, в «Трех пушках», где у них теперь был свой, общий столик. Именно здесь, а не в каких-то других краях Человек-с-тысячей-шарфов и ухаживал за ней.

Если он оставлял Собаку дома, Марта говорила себе: «Любовное приключение уже носится в воздухе», — но еще острее она чувствовала, что он именно ухаживает за ней, когда на шее Человека-с-тысячей-шарфов, входящего в кафе, не оказывалось ни кашне, ни шейного платка, когда шея его оставалась голой, будто обнаженность этого небольшого участка кожи, напоминающая признание в том, что вот, мол, в каком я уже возрасте, обладала способностью открывать заодно и сердце, давая волю излияниям чувств.

Человек-с-тысячей-шарфов говорил тогда такие слова, каких Марта сроду не слышала, в основном — комплименты, но изложенные столь необычайным образом, что, стоило ему произнести нечто подобное, волнение ее сразу же доходило до предела. Да-да, она ужасно волновалась, и волнение это было не совсем понятно ей самой, наверное, потому, что она не могла определить, откуда оно исходит.

Иногда ей чудилось, будто — из головы, а иногда она ощущала его, это волнение, в животе, в той самой выемке, в том враз опустевшем месте, куда ударила пуля, где страх впервые коснулся ее запомнившимся навсегда таким нежным уколом.

А потом это волнение — нет, не растекалось по всему телу, оно словно бы заражало душу, покалывая в самом тайном ее уголке своим восхитительно тонким острием, не поселяясь там, а пролетая сквозь нее и сея при этом сладостные зерна наслаждения.

И еще были подарки. Когда Марта заглядывала в пакетик, сердце неожиданно пробуждалось и отвечало ей торжествующей песнью. Оно начинало отчаянно биться. А шуршание бумаги перекрывало все шумы «Трех пушек». Можно было подумать даже, будто все в кафе замирали, слушая это шуршание.

Под нежным и веселым взглядом Человека-с-тысячей-шарфов она разворачивала подарок с таким ощущением, словно расстегивает платье, и щеки ее пылали.

В таких случаях Валантен никогда не отходил далеко. Он приближался, вроде бы для того, чтобы предложить им по второй рюмке портвейна, а на самом деле — чтобы восхититься сюрпризом.

Среди самых необычных подарков она часто обнаруживала рисунки, на которых была изображена — главным образом сангиной — женщина в шляпе, поразительно похожая на ее дочь.

Она так и говорила:

— До чего же красиво. Можно подумать, это моя Селина.

А Человек-с-тысячей-шарфов неизменно отвечал:

— Нет, Марта, это вас я вижу такой. Это вы…

Толстая перекошенная физиономия в глазке выглядела смешно и угрожающе. Мадам Гролье размахивала руками и давила на кнопку звонка. У Марты не оставалось выбора: придется впустить эту цербершу, пока она не проткнула дверь насквозь…

Консьержка, сменив гримасу на улыбку или что-то похожее, произнесла с порога: «Кое-кто оставил вот это для вас… Кое-кто сказал, чтоб непременно в собственные руки…»

«Вот это» оказалось плоским пакетом, перетянутым красной ленточкой. Что же до «кое-кого» — на неопределенном местоимении был сделан акцент, оно прозвучало с пафосом и чуть-чуть насмешливо, — Марта мгновенно догадалась, что «кое-кто» должен выглядеть пожилым господином, напоминающим художника, что он, скорее всего, был одет в коричневый вельветовый пиджак и носил на шее экстравагантный шарф… Или шейный платок…