Данте. Преступление света - страница 18
— Где то, что вам привезли по моему приказу?
Механик кивнул в угол мастерской, где между полками и небольшой дверью лежал все еще завязанный мешок.
— Стражники приказали мне его не трогать, но его содержимое лучше поскорее достать. Мешок насквозь мокрый.
Поэт развязал мешок и стал вытаскивать из него куски механизма, а механик Альберто раскладывал их на столе. С каждым новым куском у него становилось все более и более удивленное лицо.
— Ну и что вы обо всем этом думаете? — спросил внимательно наблюдавший за ним поэт, когда мешок опустел.
Альберто молча взял с полки лампу с небольшим латунным отражателем, отбрасывавшим луч света в нужном направлении. В мастерскую еще проникали лучи света, но мастер все равно зажег лампу и, подслеповато прищурившись, стал разглядывать лежавшие перед ним куски механизма.
— В общем-то похоже на детали башенных часов, но именно таких я никогда не видел. А вот!..
— Что?
— Какая-то надпись на шестеренке.
Данте стал рассматривать зубчатое колесико.
Это письмена сарацин, — почти сразу сказал он.
— Так этот механизм собрали неверные! Откуда он у вас?
Приор ничего не ответил, но тут же вспомнил галеру, полную разлагавшихся трупов, махнул рукой и что-то пробормотал о коммерческой тайне.
Впрочем, увлеченный осмотром частей механизма, Альберто уже не слушал Данте.
— Да, сарацины всегда были отличными механиками, — бормотал он.
К ним обращался сам великий Фридрих. Они соорудили ему в Палермо часы…
— Вы понимаете их язык? — спросил поэт, гладя пальцами арабскую вязь на шестеренке.
— Нет. Но мой слуга, конечно, поймет. Он не забыл письмена своих отцов.
Механик куда-то удалился и тут же вернулся в сопровождении невысокого смуглого юноши с осунувшимся лицом человека, много страдавшего и забывшего, что значит есть досыта.
— Это Амид. Его пленили недалеко от египетского побережья и хотели отправить гребцом на галеры, но я его отстоял, когда увидел, как он ловко обрабатывает металл. Не знаю, впрочем, благодарен ли он мне за это…
Старый механик протянул слуге шестеренку с надписью. Юноша стал внимательно ее рассматривать. Внезапно он вздрогнул, отпрянул и стал затравленно озираться по сторонам.
— Ну? — раздраженно спросил его терявший терпение Данте.
Юноша уставился в пол и не отвечал.
— Это — богохульство… Хула на всемогущего и всемилостивейшего Аллаха, — наконец пробормотал он. — Зачем мне произносить эти страшные слова, да еще и на языке, которым говорите вы — неверные?
Услышав дерзкие слова молодого язычника, Данте затрясся от ярости, но сдержался, потому что у юноши был действительно испуганный вид, и речь наверняка шла о страшном богохульстве.
— Если ты скажешь это на моем языке, твой бог не очень обидится. Говори!
— Аллах — велик… — начал дрожащим голосом молодой сарацин, — но Аль-Джазари выше его…
Сказав это, юноша втянул голову в плечи, словно ожидая, что его сию минуту поразит гром.
— Кто такой Аль-Джазари? — спросил Данте.
— Я знаю! — воскликнул мастер Альберто. — Этот Аль-Джазари родом из персидского семейства великих мастеров автоматов. Он самый прославленный мастер.
— Каких еще автоматов?
— Механизмов, изображающих живые существа. Павлинов, распускающих хвосты из лазурита, бронзовых львов способных рычать у подножия тронов восточных владык и прочих дьявольских штучек такого рода.
— Наверное, император тоже заказал ему какое-то украшение для своего двора, — продолжал механик. — Я видел некоторые работы этого язычника в Иерусалиме, когда ходил в крестовый поход. Это были произведения бурной фантазии…
Данте уставился в пустоту и задумался об увиденной в церкви реликвии, показавшейся ему живой. Его так и не покинуло подозрение, что речь идет о хитроумном механизме.
— И при этом очень извращенной фантазии, — продолжал Альберто.
— Почему извращенной? — внезапно заинтересовался Данте.
— А зачем оживлять железо и дерево? Превращать неживое в живое. Это против природы вещей.