Дайте мне лабораторию, и я сдвину мир - страница 11

Врожденным недостатком социологии науки является ее предрасположенность искать явные политические мотивы и интересы в одном из тех мест (т.е. в лаборатории), где зарождаются истоки новой политики еще как таковые непризнанные. Если под словом «политика» понимать законы и выборы, то тогда Пастер, как я уже сказал, не был движим политическими интересами, не считая нескольких маргинальных аспектов его науки. И, таким образом, его наука оказывается защищенной от всевозможных сомнений, и миф об автономности науки сохраняется. Если же под «политикой» понимать способность быть компетентным выразителем сил, с помощью которых формируется общество, то в таком случае Пастер является в полном смысле политической фигурой. Он действительно наделяет себя одним из самых поразительных источников влияния. Кто может представить себя единственным полномочным представителем и властителем множества невидимых, опасных сил, способных нанести удар повсюду и полностью разрушить настоящее состояние общества? Пастеровские лаборатории теперь учреждались повсюду, как единственные инстанции, способные уничтожить опасных агентов, которые до настоящего времени являлись невидимым препятствием при производстве пива, уксуса, при проведении хирургической операции, при родах, доении коровы и попытках поддерживать здоровье населения. Попытка со стороны читателя сказать, что микробиология «оказала влияние» или «испытала влияние со стороны социального контекста девятнадцатого века» явилась бы слабой концепцией социологии. Лаборатории по микробиологии являются одними из тех немногих мест, где претерпела трансформацию сама структура социального контекста. Попытка добавить в строение общества таких агентов как микробы и их исследователи – вовсе не простое задание. Если читатель до сих пор не убежден, то он может вспомнить неожиданные шаги, предпринятые тогда же политиками-социалистами, представляющими группы новых, опасных, недисциплинированных и взволнованных сил, которым также было необходимо выделить место, речь идет о массах трудящихся. Эти две силы имеют общую существенную особенность: они являются свежим источником силы для модификации общества, и их нельзя объяснить через состояние общества в то время. Несмотря на то, что эти две силы тогда еще были смешаны друг с другом (Rozenkranz, 1972), очевидным остается тот факт, что политическое влияние лабораторий Пастера было куда более глубоким, ощутимым и необратимым, поскольку лаборатории, никогда открыто не считавшиеся политической силой, вмешались во все мельчайшие подробности ежедневной жизни, такие как кашель, кипячение молока, мойка рук, а на макроуровне явились причиной изменения системы канализации, переустройства больниц и колонизации стран.

Такую трансформацию самой структуры общества никак нельзя определить посредством различий масштаба и уровней. Ни историку, ни социологу не удастся различить макроуровень французского общества и микроуровень лаборатории по микробиологии, поскольку с помощью последнего происходит переопределение и корректировка первого. Как я отмечал выше, позиционирование лаборатории не являлось неизбежным. Вполне возможно, что Пастеру и не удалось бы увязать свое исследование микробов с интересами множества его клиентов. Если бы он потерпел неудачу, тогда бы я согласился с сохранением различия уровней: тогда бы действительно существовали французские сельскохозяйственные, медицинские, социальные и политические интересы с одной стороны, и изолированная лаборатория в Эколь Нормаль с равнодушным ученым с другой. У Клода Бернара была такая лаборатория. Но его стратегия в корне отличалась от стратегии Пастера и тем более от стратегии Института Пастера, который всегда располагался таким образом, чтобы через его лаборатории проходили все коммерческие, колониальные и медицинские интересы с целью приобретения технологий, методов, продукции и инструментов диагностики, необходимых для развития соответствующих устремлений. Лаборатории устанавливались повсюду: в окопах на передовой во время первой мировой войны; в тропических лесах для сохранения жизни белых колонизаторов и их солдат; в хирургических покоях, ранее используемых в качестве ученических аудиторий (Salomon-Bayet, 1982); на заводах пищевой промышленности; в маленьких кабинетах врачей общей практики; на фермах и т.д. Дайте нам лаборатории, и мы сделаем возможной мировую войну без инфекции, мы сделаем тропические страны доступными для колонизации, мы обеспечим здоровье французской армии, мы увеличим численность и силу населения, мы создадим новые индустрии. Даже слепой и глухой аналитик не будет оспаривать тот факт, что подобные заявления являются «социальными» процессами, но только при условии, что лаборатории рассматриваются как места, в которых обновляются и трансформируются общество и политика.