Децема 2 - страница 11

— ... умолять меня на коленях не трогать тебя и твой клан, — продолжает за меня мужчина. — Точно, это ведь главное событие этого вечера. Мы ради этого шоу все здесь и собрались. Пожалуйста, Эла, мы все с нетерпением ждём...

Ублюдок.

Будь у меня комплекция Бартла или хотя бы Раска, я бы не раздумывая набросился на него. Сначала разбил бы нос, а потом вцепился в горло. Когда я это себе представляю, мне становится так непривычно тепло, душу наполняет торжество. Но я всё-таки сохраняю неподвижность, слушая его ядовитый голос.

— Девочки, поддержите парня. Он такой нерешительный, хотя по этой части у него настоящий талант...

Я хочу схватить ту самую початую бутылку, которая стоит с краю на зеркальной полке, и разбить её о блондинистую голову Гая. Возможно, мне помог бы эффект неожиданности, и я успел бы это провернуть до того, как Стокрылый свернет мне шею.

— Ну поаплодируйте хоть, не знаю... придумайте что-нибудь...

Вспыхнувшее веселье заглушает шум за дверями, на который Гай отчего-то не обращает ни малейшего внимания. Меня окружает бестолковый смех и улюлюканье. Это напоминает мне прошлое, чувствую себя почти как дома.

— Помнишь, а? Эла, очнись! Я тут рассказываю о твоем шпионе. Мышь, кажется. Дамы не верят, что я ему оставил вторую татуировку на спине...

Гай занимает первое место в моём списке самых ненавистных людей. Он опередил даже Тэда. Это кажется поразительным, но, похоже, во вселенной всегда найдется кто-то, кто возьмет на себя роль моего угнетателя, не важно, каким высоким будет мой статус. Терпеть насмешки и издевательства — мой крест.

Однако черта с два я буду теперь с этими мириться.

Я смеюсь. Сначала тихо, словно пытаясь сдерживаться, потом откровенно хохоча. Моя внезапная истерика пугает присутствующих, потому подружки Гая замолкают, и в недоуменной тишине звучит лишь мой искренний смех. И это вызывает вполне оправданное удивление.

Нет, я не сошел с ума, и нет, я не мазохист — перспектива страданий и потерь дорогих мне людей отнюдь меня не радует.

— Просто твоя самоуверенность поразительна, — заявляю я, доставая из кармана ингалятор и делая глубокий вдох. — Ты... с чего ты решил, что правила игры устанавливаешь именно ты?

Стокрылый переходит от безудержного веселья к опасному раздражению мгновенно. Менять эмоции по щелчку пальцев — его отличительная черта.

— Серьезно думаешь, что я пришел к тебе умолять о снисхождении? На коленях? А может на колени следует встать тебе?

Это звучало абсурдно и вопиюще нагло, согласен. Но я чувствовал непреодолимую нужду реванша. Хватит с меня типов вроде Тэда или, по крайней мере, хватит терпеть их молча.

— Похоже, у малыша Элы появились яйца, — мрачно усмехается Гай, а в его глазах уже можно прочитать приговор. — Жаль, что ненадолго. Знаешь почему?

Потому что он мне их скоро оторвёт, ага.

— Ты меня и пальцем не тронешь, — заявляю я, продолжая безумно улыбаться.

— О, ещё как трону.

— А вот и нет.

— А вот и да.

И тем не менее, он не решается осуществить угрозу, потому что все ещё пытается понять, в чём заключён подвох.

— Что-то мне подсказывает, что, причинив вред мне, ты, тем самым, кое-кого очень сильно расстроишь. А тебе этого совсем не хочется.

Гай внезапно оказывается напротив. Я не успеваю проследить за тем, как он преодолел метры, нас разделяющие.

— Не играй со мной в эти игры! — глухо рычит он, угрожающе нависая. — Мне плевать на Синедрион...

— А речь не о Синедрионе. Тот, о ком я говорю, куда значимее и важнее для тебя. Это кое-что сугубо личное, семейное. — Он смотрит на меня, как на умалишенного, лихорадочно пытаясь сообразить... — Объявив войну мне, ты её объявишь собственному брату.

Очевидно, после моих слов Стокрылый пытается раздобыть в недрах своей памяти упоминания о третьем, неизвестном ему брате. Вот только проблема в том, что никакого третьего брата нет и не было в помине.

Расправив плечи, я нарочито неторопливо заявляю:

— Чери находится за этой самой дверью и...

Чертов Гай не дал мне возможности прочувствовать вкус победы и закончить триумфальную речь. Никогда не видел, чтобы человек трезвел так быстро. Хозяин Тавроса вылетел из комнаты стрелой, позабыв о своих подружках, которые теперь притихли и прижались друг к другу.