Дела закулисные - страница 9

Однако прохладный ночной воздух быстро остудил его увенчанное еще свеженькими лаврами потное чело. Законную гордость победителя сменили тоска и сомнения. Уж не оскорбил ли и не унизил он своего лучшего друга, если не брать в расчет обстоятельство, что Тонда был его другом всего-навсего один вечер. Франтишек нагнал Локитека, шагавшего во главе дружины монтов подобно королю, идущему домой после триумфальной победы. Это казалось странным, принимая во внимание факт его позорного поражения. Итак, Франтишек догнал Тонду и мягко тронул за руку. Тонда, чуть повернув голову, бросил ему через плечо: «Погоди, сейчас поговорим, только отойдем подальше!»

Они пересекли Староместскую площадь, уже безлюдную в эту ночную пору, вышли на Капровку и лишь там, где пересекались улицы Капрова, Майслова и Урадницы, остановились. Бронзовый Франц Кафка строго взирал на них. И Ладя Кржиж, сунув руку в карман, выгреб оттуда скомканные купюры.

— Значится, так, тут около трех сотенных, объявил он, — по стольнику на брата, — и протянул одну стокроновку Тонде, одну Франтишеку и одну, поплевав на счастье, сунул обратно в карман.

— Получай свой гонорар, — сказал Локитек изумленному Франтишеку и дружелюбно похлопал его по спине. — Ты, браток, его честно заработал. Сыграл, что твой Гарри Купер, упокой господи его душу грешную! Теперь мы с тобой начнем грести деньгу лопатой! Ну, давай, давай, ступай себе с богом, двигай домой да выспись, чтоб завтра опять был в форме.

И, подняв лицо к звездам, захохотал.

Так петух своим «кукареку» оповещает мир о том, что на своей навозной куче хозяин он, и никто иной.

Обманутые надежды — хуже менингита.

Первого мая 1968 года папаша Франтишека вытащил из специального сундука, обитого жестью от моли, несколько обветшавший легионерский мундир, доставшийся ему от отца, а следовательно, деда Франтишека, и при неизбежной помощи матушки втиснул в него свой изрядный, взращенный и доведенный до столь солидных размеров регулярным потреблением бутылочного пива живот, нацепил на грудь все дедушкины регалии и двинулся на первую и последнюю в своей жизни демонстрацию. Совершенное им кощунственное мошенничество ничуть его не тяготило. Дедушка давно почил в бозе, и папаша Франтишека рассматривал свое участие в первомайской демонстрации как нечто весьма сходное с военной свадьбой, где на месте жениха выступает подставное лицо. Он гордо вышагивал вместе с остальными, в большинстве своем настоящими легионерами, по улице На Пржикопе и отдавал честь трибуне, установленной напротив Славянского дома. На трибуне стояли высшие представители партии и правительства, впрочем, нельзя сказать, чтобы он им доверял, ибо там стояли одни коммунисты. Однако надежда, что они с матушкой на старости лет снова откроют собственное дело, была сильнее врожденной недоверчивости.

Сейчас, когда с того дня прошло уже более года, папаша уже скумекал, что возмечтал абсолютно беспочвенно и что в этой игре, в которой он совсем не разбирался, ставкой было нечто большее, нежели салоны мод и игорные дома. В полном расстройстве чувств, вызванном последними событиями, Махачек-старший вышвырнул за дверь доктора Котятко, явившегося агитировать его за участие в первомайской демонстрации. Год назад никто за это не агитировал, но при нынешнем раскладе доктор Котятко, не поленившись, незамедлительно состряпал тот самый донос на Франтишека, о котором уже говорилось выше.

Строго говоря, клещевой энцефалит, сваливший папашу вскоре после сообщения о том, что Франтишек не прошел на приемных экзаменах, явился для Махачека-старшего неким искуплением.

Таким образом, свой последний летний отдых перед работой Франтишек провел у постели выздоравливающего папаши. Повязав носовым платком голый сократовский череп, отец медленно приходил в себя, собирая осколки разбитых надежд. «Бог долго ждет, да больно бьет!» — грозился папаша высокому летнему небу над бродским лесом, в синеве которого время от времени, громыхнув, исчезал «МиГ-21». Отец почему-то был убежден, что именно Франтишек станет орудием мести в его руках. Одному богу известно, что могло вселить в Махачека-старшего подобную уверенность. Потому что Франтишека в тот период больше всего волновала собственная абсолютная — как он считал — девственность, но отнюдь не вопросы консолидации, и вместо газет он втайне зачитывался записками Джакомо Казановы, выпущенными недавно издательством «Одеон» и приобретенными за деньги, сэкономленные на школьных обедах.