Дела житейские - страница 23

стр.

— Да нет, что вы. Я привык к работе потрудней.

Раздался телефонный звонок.

Она поднялась с дивана, взяла трубку, а я смотрел, как шевелятся ее полные алые губы.

— Привет, Порция! Ты наконец получила мое сообщение, да? Конечно. Я здесь. Ты в Бруклине? Не могу поверить! Конечно, заезжай. У меня тут повсюду коробки, но зато есть музыка! О'кэй. Приезжай скорей.

„Ах ты, черт побери", — подумал я. Поднявшись с дивана, я собрал инструменты, сложил их в ящик и стоял посреди комнаты, как бездомный пес. К такому я не привык, честно скажу.

— Фрэнклин, — обратилась она ко мне, повесив трубку. — Я очень благодарна вам за помощь. Как только разберусь и наведу здесь порядок, приглашу вас на обед. Идет?

— А вы и готовить умеете?

Она подошла, взяла меня за руку и легонько вытолкала за дверь. Я даже обрадовался, правда. Испытал облегчение. Многие бабы сделали бы все, чтобы удержать меня. Зора, видать, совсем из другого теста. Она вела себя не так, будто сто лет не видала мужчины, и это было что-то новое для меня.

Я вернулся домой, убрал ящик с инструментами и долго смотрел на свой пень. Потом взял одну из стамесок и начал обрабатывать дерево. Оно оказалось мягким, как я и думал. Фрэнклин, старина, неужели ты не слышишь грохот надвигающегося поезда? Но я хочу только раз прикоснуться к ней, только раз! Стружки скручивались, падали на пол. Да, да, только раз. Должно быть, я раз сто прошелся стамеской, так как, придя в себя, утопал в стружках чуть не по колено. Бог мой, я не чувствовал под собой никаких рельсов; мысленно отшвырнув их, я бросился на кровать.

3

— Если у него нет хотя бы двух кредитных карточек, современной машины, квартиры со спальней и диплома об окончании колледжа, пошли его подальше, говорю я тебе, — толку от него не будет. А сколько ему лет?

— Выглядит чуть за тридцать. А что, если у него всего этого нет? Что тогда, Порция? У тебя целая свора таких молодцов, и куда это тебя привело?

— Срываются с крючка, милая, — соврала Порция. Ей звонит столько мужчин, что она боится поднимать трубку. Все люди как люди. С нормальными хобби. А хобби Порции — назначать свидания.

— Послушай, ведь он действительно отличный парень, к тому же чертовски сексуален.

— Другими словами, он метра под два ростом и красавчик. Все это старая песня, — бросила Порция, рухнув на диван.

Глянешь на Порцию — невинная девочка. Она называет это женственностью. Она только упускает из виду, что, когда ходит по улицам Нью-Йорка в своих узких вызывающих платьях с бронзовой заколкой, ее девичьей скромности не заметно. Но с одеждой у нее явный заскок. Она признает только Сакса и Бергдорфа. Что бы она ни надела, ну прямо модель, что вполне понятно при ее оптимальном седьмом размере. То же с ее безупречно чистой и гладкой кожей, которую никогда не увидишь без макияжа. У нее всегда такой вид, будто она собралась на вечеринку.

— Он не наркоман, — заметила я.

— А ты откуда знаешь?

— Он сам сказал.

— А ты и поверила.

— Зачем ему врать?

— Да почти все они готовы нести все, что угодно, лишь бы произвести впечатление, поверь мне, Зора. Нельзя быть такой доверчивой, тебе же не двадцать лет. — Порция встала, подошла к зеркалу и поправила прическу, хотя в этом не было ни малейшей необходимости. Ее стригли под китаянку: сзади острый угол и волосок к волоску, ни один не выбивался.

— Ну, послушай еще, — продолжала я, — часто ли встречается человек, от которого у тебя сердце замирает?

— А чем он занимается?

— Он строитель.

— Строитель? Бог мой! Ты хоть знаешь, что это такое?

— Нет. Просвети меня, мисс Всезнайка.

— Значит, он либо из уголовников, либо ни читать, ни писать не умеет.

— Знаешь, Порция, мне иногда от тебя в щель охота уползти. Вот что, дорогая. Он трудяга. Такое я могу сказать мало о ком из моих знакомых. А это, по-моему, говорит о том, что у него все впереди.

— Впереди — это в будущем, моя хорошая. А мы обсуждаем настоящее.

— Да когда же ты поймешь, наконец, что деньги еще не все.

— Можешь тешить себя этой белибердой, сколько тебе угодно.

— Вот что, Порция. В один прекрасный день я найду свое счастье и любовь без всяких денег.