Делай то, за чем пришел - страница 18

— Так вот уговорил Петр Максимович... — поморщился Глеб. — Мне-то самому не хочется, стыдно даже и затевать такое собрание...

— А он ведь сначала не был таким «дипломатом», Петро-то наш Максимович... — задумчиво заговорил Виноградов о директоре. — Мы же с ним почти в одно время пришли в техникум. Оба не успели еще и гимнастерки сбросить... И по характеру казался прямым, открытым, любил резать правду в глаза, ну, словом, солдат, настоящий солдат. А потом, смотрю, помаленьку стал меняться, более «гибким» стал, трезво мыслящим, так сказать... Словечко «достать» вместо «купить» появилось.

Прямота у него глупостью стала называться, а изворотливость, умение извиваться, наоборот, мудростью. Словом, сделался он этаким «практичным» человеком... С какой-то стороны его можно, конечно, понять... Нам ведь, преподавателям, что? Мы отбарабанили и по домам. А ему то надо, другое надо. Трубы в системе отопления износились, текут. Где взять новые? Наглядных пособий не хватает — надо «доставать». Краски, бывает, элементарной краски, что полы красят, нет — нужно «добывать». И так далее и так далее. Я уже не говорю о жилье, о квартирах для преподавателей!.. А Евстигнеев в городе голова, он почти все может... Так что директор наш в данном случае вроде и не за себя болеет, а за техникум. И все равно продавать свою совесть за трубы и за краску... — Виноградов брезгливо отодвинул от себя лежащий перед ним на столе потрепанный журнал группы. А потом, снова в упор рассматривая Глеба, как бы прощупывая его взглядом своих жестких голубых глаз, сказал: — Так что дело, конечно, ваше, как вы там решите на своем собрании... Можете и на поруки Евстигнеева брать... да только не понимаю, какой в этом смысл. Меня-то вам все равно не обойти. Двойки-то у Евстигнеева стоят. А я за здорово живешь их исправлять не собираюсь. Добреньким я становиться не собираюсь. Учтите это.

От Виноградова Глеб ушел с твердым решением: собрание он в группе проведет, но нажимать на ребят, агитировать их взять Евстигнеева на поруки не станет, подталкивать их к этому не станет.

Так он и сказал группе, когда пришел в аудиторию после занятий.

— Ребята, — сказал он, — судьба Евстигнеева в ваших руках. Или вы его возьмете на поруки и заставите наконец заниматься как следует, или его исключат из техникума. Так что не торопясь, основательно подумайте, и прошу высказываться. Откровенно. Что каждый из вас думает на этот счет.

На что надеялся Глеб? Он, конечно же, знал, что в среде школьников и студентов, в классах и группах существует так называемое чувство ложного товарищества. Как часто ученики или студенты, будучи в душе согласными с учителем, встают тем не менее не на его сторону, а на сторону своего товарища, прекрасно зная, что тот виноват. Понимал Глеб также и то, какую нелегкую ношу взвалил сейчас на каждого из ребят, как нелегко будет кому-то из них встать и изложить свое мнение. Ведь разговор-то идет, шутка сказать, об исключении из техникума... И вот, зная обо всем этом, Глеб тем не менее верил в своих ребят, верил, высоким слогом говоря, в здоровую силу коллектива. Весь этот год, что был он классным руководителем, он приучал ребят высказываться откровенно, никогда не давил на группу, не навязывал своего мнения. Я такой же, как вы, давал он понять студентам, ну, разве что опыта и знаний у меня побольше; в остальном мы абсолютно равны. И постепенно ребята, кажется, поняли это, и в отношениях между классным руководителем и группой установилась та самая дружеская атмосфера, в которой легко и просто проводить всяческие воспитательные мероприятия, будь то коллективное посещение музея боевой славы, будь то обсуждение очередной двойки у того же Евстигнеева.

А прорабатывали Евстигнеева почти на каждом классном часе; Евстигнеев был как некий крест, который вынуждена была нести в целом-то хорошая группа. И вот настал момент сказать — до каких же пор?

Но одно дело выступить на классном часе и покритиковать Евстигнеева за очередную двойку, и совсем другое дело высказаться за исключение из техникума...