Дело для Скотленд-Ярда - страница 10

— Господа! — Бернштайн, властный грузный мужчина с огромными руками и жесткими седыми волосами, сидел за походным столом и ужинал. При виде нас он кивнул, и мы, ожидая распоряжений командира, в молчании наблюдали, как наш командир поглощает холодную свинину, запивая ее неразбавленным скотчем. — Мы не завершили начатое.

Вопросов не последовало. Все ждали продолжение монолога, и он не заставил себя долго ждать. Осушив рюмку, полковник продолжил.

— Вы, лейтенант Валентайн, и вы капитан Диккенс, возьмите с собой два взвода и обыщите храм. Заберите оттуда все документы, а так же чашу с ядом, но действуйте очень осторожно. Мне не нужны лишние жертвы. Выдвигайтесь сейчас.

Приказ показался мне странным, но кто я такой, чтобы обсуждать распоряжения командира. С собой я взял слугу-индуса, что прекрасно мог говорить на хинди и санскрите. Я боялся, я очень боялся, но знавший действие Черного цветка, мой индиец заверил, что больше он не опасен, если не находиться с ним долго. Пары, вот действительно смертельная вещь. Впитываясь, ну хоть бы в бумагу, они действуют на организм человека разрушительней чумы. Он тает на глазах, стареет, теряет волосы. Стоит посадить на неделю в комнату со стенами, пропитанными Черным цветком, человека, как через семь дней он превратиться в дряхлого старика. Нам же предстояло пробыть внутри не больше часа, и это не могло не радовать.

Для переноса чаши с ядом предусмотрели деревянный ящик, выстеленный циновками, вощеной тканью и закрытый изнутри железными пластинами. Щели в ящике предполагалось запечатать сургучом, и запретить ломать его под страхом смерти.

Когда мы вошли в храм, мы были неприятно удивлены. Трупы на полу исчезли, однако, закопченная миска со страшной отравой, осталась. Не нашлось ни документов, ни каких либо других бумаг, способных пролить свет на эти события, но вот стены, они остались на своих местах. Как завороженный я шел, крепко держа за плечо своего слугу-переводчика. В свободной руке я сжимал фонарь, и тот высвечивал все новые и новые пугающие картины на стенах храма. Люди в капюшонах, уродливые твари только отдаленно похожие на людей, странные сияющие артефакты, разящие лучи, способные уничтожить целые армии. На одной из стен было изображено существо, когда-то бывшее индийцем. Уродливость его не поддавалась описанию. В руках он сжимал что-то непонятное, источающее, как перевел мне индус, силу лимфы. Видимо, это было грозное оружие, так как бегущие от этих лучей воины, явно европейского происхождения, излучали отчаяние и страх. Художник поработал на славу, и как наяву пред моим мысленным взором предстал этот момент. Люди и кони, языки пламени, обглоданные огнем человеческие черепа. Грозная армия пятится, испугавшись одного единственного уродца. И везде, на множестве языков и наречий, только одно слово, которое можно истолковать как магия, магистры, магистрат.

Я почувствовал себя дурно, и мы покинули это страшное место, чтобы больше не возвращаться туда никогда.

Джек сидел напротив сэра Валентайна, и внимательно слушал его рассказ. При упоминании о магистрате он встрепенулся, и что-то быстро записал у себя в блокноте.

— Сэр Майкл, как вы думаете, куда потом делась чаша с ядом?

— Даже не могу себе представить. — Валентайн развел руками и опасливо покосился на клочок бумаги, валявшийся на полу. — Могу только сказать, что человек, который пропитал бумагу, очень опасен или очень глуп. Будьте осторожны, инспектор. Старые культы, это вам не Лондонская преступность. Они отличаются особенной извращенной жестокостью, а их адепты не гнушаются ни чем, дабы достигнуть цели.

— А вы уверены, что запах это принадлежит «Дыханию Кали»?

— Клянусь своей репутацией. — Сэр Майкл грустно улыбнулся. — Этого аромата я не забуду даже на смертном одре. Очень долго он мерещился мне повсюду, от чего кровь стыла в жилах, а сердце готов было выпрыгнуть из груди и умчатся прочь. И прошу вас, выбросьте это письмо.

Выйдя на улицу, Джек вырвал страницу из блокнота, что-то написал и свистнул громко и пронзительно. В тот же миг чумазый подросток в рваной куртке материализовался перед ним, застыв в ожидании.