Демидов кедр - страница 13
— Да уж характерец у него не мед. А тут еще с горя на зелье исходит. Письмо из дома, из-под Хабаровска, получил. Баба у него загуляла.
— Как загуляла?
— Ты что, мальчик? Как! Чужих мужиков в дом приводит.
— Ну!
— Вот и ну.
В компрессорную ввалился Хахалинов. Глянул на парней подозрительно, сморщился, будто зубы заныли.
— Айдате, ли че ли, — сказал. — По времю дак спать уж пора.
Ночь. Чистая и холодная, как прорубная вода.
После теплой компрессорной мороз особенно колюч и заборист.
Опять та же тропинка, что днем, та тишина, те же сопки и снег.
Леонид немного приотстал от Хахалинова и Пашки, идет наособицу. Ему стало много легче. Голова больше не кружится, не тошнит. Мороз освежает. И потому думается свободно. Но думы Леонида нелегкие. Вот проработал с людьми целую смену, а почти ничего не знает о них. Чуть было не разговорился с Пашкой — поглянулся парень ему: читает — но опять же Хахалинов все перебил.
Интересно, догадался Пашка, что с Леонидом чуть не случилась беда? Нет, наверно. И хорошо. Леонид никому, даже Ваське, не расскажет об этом дурацком случае, а Хахалинов и подавно будет молчать. Не в его это пользу, выбалтывать.
Хахалинов… Дерьмовый мужик. Конечно, его можно понять. Нешуточное известие получил из дому. Но все-таки, при чем здесь люди? Зачем орать на них? Жена… А может, она потому и изменила, что Хахалинов в свое время извел ее своей вредностью? Может, он от природы такой. Попробуй вот, разберись.
«Разбираться в людях вам надо учиться сразу, — говаривал в техникуме преподаватель горного дела Скрипальщиков. — Иначе вы никогда не станете путными организаторами производства».
«Ага, — усмехнулся Леонид, — стоять за кафедрой и глаголить прописные истины хорошо. А ты в жизни попробуй».
Он вдруг вспомнил бригадира Сапогова, в бригаде которого работал целых два месяца на преддипломной практике и за два месяца так и не мог понять, что это за человек. Все смешочки да хохоточки. Сделаешь что-то не так, подойдет, ухмыльнется: «Ну-ну, со всеми бывает, со всеми», — и похлопает ласково по плечу. Но от этой ласковости мороз по шкуре дерет. Лучше бы выматерил, изругал. В глазах-то все равно написано: «Тоже мне, без пяти минут техник, едри ее».
И все-таки там было хорошо, на том Быструшинском руднике в городе Зыряновске.
С рудника не надо было вот так вот топать пешком, не надо было жечь лицо на морозе. Выйдешь из шахты холодный, закоченевший, грязный и мокрый, как черт, ничего не мило, ничего неохота, но к твоим услугам теплая мойка. Это в самую первую очередь. Сбросишь прорезиненную робу, кинешь в кабину и под душ, под его благодатную струю. Звенит струя, хлюпает вода о пол, как июньский дождь. Продрогшее тело медленно впитывает тепло, но ты и не торопишься, некуда торопиться. В твоем запасе не менее получаса. Вскоре становится жарко не только снаружи, но изнутри. Надеваешь чистую одежду и идешь в столовую, которая тут же, рядом. Талончик на бесплатное разовое питание тебе уже выдали сразу при выходе из шахты. Выбирай что хочешь из первых, что хочешь из вторых и третьих по своему вкусу, по своему усмотрению. У дверей столовой ждет автобус, который отвезет тебя в общежитие.
В общежитии Леонида койка стояла у самой батареи, которая жарила, как русская печка. С какой радостью прижался бы сейчас Леонид к ее ребристым бокам!
Что его ждет дома? Васька, наверное, давно уже спит, и натопленная им с вечера печь, конечно, порядком остыла. Хорошо, если есть в запасе дрова, а если все вышли?
Леонид и не заметил, как они дошли до поселка.
Возле магазина Пашка с Хахалиновым остановились.
— До завтра, — сказал Пашка. — Нам с ним направо, в барак…
— До завтра, — кивнул Леонид и — бегом, бегом по дороге: «Спит Василий или все-таки ждет?»
Васька спал. Подсунув под щеку ладошку, храпел на всю избу и чмокал губами. В избе вкусно пахло жареной колбасой, луком и приторно — перегаром.
«Напился, — подумал с тоской Леонид, раздеваясь. — Опять напился, поросенок несчастный!»
Васька и в самом деле был пьян.
Его напарник Сидор Петрович Федотов только вначале показался мужиком грубым и нагловатым, на самом деле — лучше не надо. Еще по дороге на шахту стал называть Василия сынком и все расспрашивал, какая там жизнь на материке, что нового в городе, в селах. А в забое, когда сели перекурить, признался: