Демидов кедр - страница 25

Не видно ни звезд, ни месяца. Только пляска холодных, тысячесветных огней.

— У меня такое чувство, будто я маленький-маленький, — прошептал Леонид.

— Это потому, что впервые. Я тоже поначалу так переживал, — услышал он голос Федотова. — Ладно, сынки, до завтра. — Федотов пошел по дороге, по отраженным на снегу разноцветным огням. Если бы не скрип промороженного, хрусткого снега под ногами, издали могло показаться, что он не идет, а парит.

Вскоре Федотов растворился, исчез из виду, а Леонид с Василием еще долго-долго стояли на улице, до тех пор, пока небо не погасло, не стало обыкновенным.

Баня в Боковом начинала работать в двенадцать.

Первыми мылись женщины — их было меньшинство, — потом часам к двум подходили мужчины, схоронив в сетках с бельем пустые посудины, чтобы после парку не тратить времени даром и прямым путем бежать в магазин, к проворному продавцу Элико Гуринадзе, или как его называли в поселке просто, — к Кацо.

Леонид с Василием уже приобвыкли к боковским порядкам и потому не торопились особенно, решили — пусть схлынет основная волна жаждущего народа, погодя будет не так тесно и толкотно.

Вышли из дома в четвертом часу, когда, по расчетам, добрая треть мужиков должна была переместиться из заведения Шульчихи в заведение Элико Гуринадзе.

Но просчитались.

Творилось в этот день в Боковом что-то необыкновенное, из рамок вон выходящее. Магазин был на замке. На улице — полная неподвижность и тишь. Зато возле бани, что на отшибе, у речки Быструхи, — столпотворение. Кто сидит на дровах, кто стоит, кто расхаживает у дверей, то и дело заглядывая в предбанник.

Гул, смачные шуточки, всплески хохота.

— Уж не сделал ли Кацо нововведение? — бросил на ходу Леонид, вглядываясь в гущу толпы. — Не прикатил ли бочку со спиртом непосредственно к бане?

Никакой бочки не было, а сам Элико Гуринадзе, в обычной фуфайке, с бельевой сумкой в руке, облокотившись на скрипучее перило крыльца, заходился в беззвучном смехе.

— Что за шум, а драки нет? — крикнул Васька.

— Была драка, да кончилась.

— Ну?

— Точно.

— А все-таки что происходит?

— Шаечная забастовка.

— Бабий бунт, как в «Поднятой целине».

— Ха-ха-ха!

— Хо-хо-хо!

— У-у-хх!

— Нет, серьезно.

— Говорят тебе, бабий бунт. Закрылись в бане и уже третий час мужиков маринуют.

— Причина?

— А вон полюбуйся, — махнул кто-то в сторону чернеющего провала двери.

Ничего не понимая, сперва Васька, а потом и Леонид заглянули в полутемный предбанник.

На широкой лавке, где обычно сиживали ожидающие очереди, лежал под мокрой простыней Отто Вильгельмович Шульц и с подвывом стонал. А по предбаннику металась разъяренная, с бордовым, как распаренная свекла, лицом Шульчиха и потрясала увесистым кулаком.

— Так и нада, так и нада, старый дурак-к! Плохо сделаль, что совсем не убиль.

Постепенно Леониду и Ваське стала известна причина бурного гнева Шульчихи, плачевного вида Шульца и, как завершение всего, грубого нарушения банного распорядка.

В этот день Отто Вильгельмович Шульц с самого утра находился при Эльзе Андреевне и казался самим совершенством: помогал колоть дрова, носил в большущий железный чан воду, растапливал печи.

Потом куда-то исчез.

Благодарная Эльза Андреевна, посокрушалась немного и перестала: самое трудное было сделано, а потом впервые ли Отто Вильгельмович убегал от нее, чтобы еще до мытья пропустить с дружками стаканчик. Смирилась, не в диво.

Не знала Эльза Андреевна, что супруг находится рядом.

С тыльной стороны бани, под застрехой, у Отто Вильгельмовича была спрятана колба со спиртом, и, когда Эльза Андреевна отлучилась зачем-то к Загайнову на склад, он, хоронясь от стороннего глаза, протрусил по снежку к застрехе, торопливо сунул посудину в карман и юркнул в предбанник. Но пить в предбаннике было рискованно — в любой миг могла нагрянуть супруга.

Немного посоображав, Отто Вильгельмович шагнул сперва в моечное отделение, потом для пущей гарантии — в парную, которой из-за отсутствия березовых веников почти не пользовались, особенно женщины.

Откупорив колбу, торопливо глотнул, зажевал засаленным пряникам, что нашелся в кармане. Посидел, подождал, когда затуманится в голове, еще раз глотнул. Потом еще и еще.