День Гагарина - страница 25

Небо сплошь затянуто свинцово-серыми слоистыми облаками. Порывистый ветер гнал поперек дороги песчаную поземку. Капризы погоды не стали помехой для киносъемки. Слепили «юпитеры», неумолчно стрекотали камеры, с которыми то тут, то там выскакивали вездесущие операторы. Королев, наблюдая за ними, недовольно морщился, но молчал. Очевидно, вся эта суета его раздражала, он не выносил шумихи в серьезном деле. Но момент был историческим, и Главный терпел.

— Как вы считаете, товарищи испытатели, — обратился Сергей Павлович к нам с Воскресенским, когда тепловоз, завершив положенные маневры, оказался с противоположной стороны установщика и превратился в толкача, — не пора ли и нам двигаться к старту?

В машину Главного сели втроем. Преодолев затяжной подъем от монтажно-испытательного корпуса, «Волга» вырвалась на асфальтированную полосу шоссе. Следом за нами мчалась целая кавалькада машин с членами Государственной комиссии и представителями технического руководства.

Некоторое время мы молчали, занятые каждый своими мыслями. Молчание не тяготило. Наоборот, оно было даже необходимым, ибо позволяло сосредоточиться. Легкое покачивание убаюкивало, хотелось спать. Иногда через дорогу перебегали суслики, которых в эту пору бывает довольно много. «Жить им, чертям, надоело!» — злился я про себя, когда какой-нибудь из них кидался под самые колеса, и водитель притормаживал.

— Как вы, Анатолий Семенович, сказали: «гнусная»? — внезапно нарушил молчание Королев.

Я не сразу понял смысл его вопроса и самого слова «гнусная», произнесенного, как мне показалось, ни к селу ни к городу. На всякий случай переспросил:

— О чем вы, Сергей Павлович?

— Помните, вы как-то сказали о «шутках гнусной системы измерений»? — уточнил Королев с усмешкой.

— Ну как же, помню, Сергей Павлович. Конечно, помню! — подтверждаю свою же фразу, произнесенную на одном из совещаний, года два-три назад, и процитированную теперь Королевым.

Одна из автономных бортовых систем ракеты, испытаниями которой я занимался в бытность начальником испытательного отдела, давала сбои. Точнее сказать, сама система работала нормально, а вот запись ее параметров на фотопленках не соответствовала реальному положению дел. Контроль по пультам и дополнительно подключенным приборам тоже вызывал сомнения.

Повторные испытания вновь подтвердили работоспособность системы, но так и не пролили свет на причину несоответствия между функционированием ее аппаратуры и регистрацией контролируемых параметров. Случившееся поставило в тупик. Время шло, поиски дефекта, анализ электрических схем продолжались, но все — безрезультатно.

К назначенному на поздний вечер совещанию по результатам комплексных испытаний мы оказались не готовы. На таких совещаниях обычно присутствовал Королев, и потому я чувствовал себя не совсем уютно. В ходе разбора руководитель испытаний поднял и меня. Долго и подробно рассказывая о проделанной работе, я ничего не смог объяснить по существу дела. Королев не отрываясь смотрел на меня, гипнотизируя своим строгим взглядом.

— Товарищ Кириллов! Что вы можете сказать о причинах ненормального поведения параметров системы на пленках, если утверждаете, что все в порядке и система регулирования работает нормально? — вдруг спросил он, оборвав меня на полуслове.

Вопрос требовал точного ответа. Какое-то время я молчал, соображая, как выйти из положения.

— По-моему, Сергей Павлович, — вспомнил «уроки» одного знакомого испытателя, который умел объяснить подобные загадки и, что удивительно, весьма редко ошибался, — это шутки гнусной системы измерений. — Сказал и тут же добавил — Во всяком случае, это замечание к работе системы регулирования отношения не имеет, и в этом у нас есть полная уверенность!

Быть может, в «методологии» моего знакомого и имелся определенный смысл. На заре ракетной техники системы телеметрии действительно кое-кто считал второстепенными, к ним относились пренебрежительно. И это, естественно, не способствовало качественной разработке связей между основными системами борта ракеты и системами измерений. Однако то было в прошлом, а теперь…