День милосердия - страница 49
— Стакан тащи — дочь сватают!
Вера Прокопьевна сделала вид, будто вроде бы удивилась, но тут же придала лицу выражение, которое можно было истолковать только так: «Ну что ж, и наша дочь не хуже, чем у других». Она почти так и сказала:
— Ну что ж, давайте знакомиться, коль пришли.
Игорь поспешно поднялся, скрежетнув стулом. Лицо его пылало. Потупившись, он усиленно тер ладонь об ладонь и сипло покашливал. Рядом с ним вскочил Васька:
— Мой друг, Игорь Андреич Макарычев, славный мастер забойного цеха.
— Да уж знаю, знаю, каждый месяц дважды зарплату выписываю, — журчащим, ненатуральным голоском сказала Вера Прокопьевна. — Мы, бухгалтерские, хоть вас и не видим, а все про каждого знаем. Через зарплату все видать, весь человек как на ладони.
— Ну и чего там про него видно? — шутливо спросил Васька.
— Ну что видно? Видно, что серьезный парень: исполнительных листов нет, премии каждый месяц, без удержаниев, идут. Не прогульщик — вычетов нет. А по рационализации ни разу не получал. Налог за бездетность вычитают. Вот вам и анкета. Не так, что ли?
— Ага, ага, — закивал Игорь.
Она подала руку, он стиснул ее так, что Вера Прокопьевна ойкнула.
— Хороший парень! — хлопнув по столу, решительно сказал Макар Игнатьевич. — По всем статьям!
— О-о-о, — пропела Вера Прокопьевна, изобразив удивление, словно только что увидела мужа, — а ты уже хорош.
— А как же! Я всегда хороший, — он снова потанцевал руками. — Давай стакан, выпьешь с нами.
— Ну уж по такому случаю…
Она сходила на кухню, принесла граненую рюмочку. Ее стали уговаривать выпить из стакана — побольше, но она твердо отказалась, и ей налили в рюмку. Остатки водки выпили за матерей. Поговорили о погоде, что не было еще настоящих морозов, о том, что меньше стали пригонять скота на комбинат, что не дают ему отдохнуть, поправить вес, а гонят без пересадки в забой, что неинтересные картины стали завозить в клуб — о том о сем, и парни поднялись из-за стола. Макар Игнатьевич пошатывался и глядел осоловело. Игорь ступал твердо, на всю ступню, движения его сделались угловатыми, резкими, и он то и дело сильно тер ладонь об ладонь, словно старался стереть с них приставшую краску. Васька блаженно улыбался и заплетающимся языком бормотал про то, какие Стрыгины хорошие люди и что он тоже «завяжет» с холостой жизнью.
Когда гости ушли, Вера Прокопьевна устроила мужу подробный допрос и постепенно, не без труда, вытянула из него все, о чем они тут без нее говорили. Макар Игнатьевич куражился, ломал дурака, канючил еще выпивку, говорил, что дочь его и, за кого он пожелает, за того и отдаст ее. Вера Прокопьевна постелила постель и прикрикнула на него, чтобы ложился спать, но тут пришла Танька, и Макар Игнатьевич разошелся пуще прежнего. Он вдруг стукнул кулаком по столу и закричал:
— Татьяна! Поди сюда!
Танька показалась в дверях и, сокрушенно вздохнув при виде пьяного отца, ушла на кухню, где мать мыла посуду. Макар Игнатьевич явился вслед за ней и, привалившись к косяку, помахал руками.
— Ты на меня не вздыхай, выпил недаром. Дело такое… Танька! — крикнул он визгливо. — Бутылку должна поставить отцу. Мужика тебе нашел! Благодарить должна, а не вздыхать.
— Ага, сейчас, разбежалась, — насмешливо огрызнулась Танька.
— Да, спасибо! — задиристо сказал Макар Игнатьевич.
— Всю жизнь мечтала.
— Дура ты! Ничего ты не понимаешь.
— На это понятия хватит. Сам же говорил — ума не надо. Уж как-нибудь, когда надо будет, сама найду.
— Чего искать? Сам пришел. Чем плох?
Макар Игнатьевич катался спиной по косяку, казалось, вот-вот он соскользнет и рухнет на пол, но он каким-то чудом удерживался на ногах, еле ворочая языком.
— Чем плох? Не алиментщик. Трудяга.
— Ну ладно, хватит, иди спать, — вмешалась Вера Прокопьевна. Она вытерла руки об фартук и, крепко взяв мужа за локоть, увела в комнату.
Почувствовав твердую власть жены, Макар Игнатьевич сразу скис, размяк, как послушное дитя, разделся и улегся в постель. Вскоре он захрапел во всю ивановскую.
Разговор начался без надрывного усилия, как бы сам собой.
— Ишь, обрадовался, — вроде бы сердито проворчала мать, вернувшись на кухню.