День милосердия - страница 48
— Ладно, ладно, — проворчал Макар Игнатьевич. — Сала нарежь и луку.
Она принесла сало и лук и, когда ставила на стол, наклоняясь, невольно приблизилась к Игорю — от него шибануло в нос острым противным запахом цветочного одеколона. Ее всю передернуло от этого знакомого и забытого запаха, она торопливо, кое-как расставила закуски и засобиралась уходить.
— Ты куда? — спросил Макар Игнатьевич.
— К Любе, — ответила она из прихожей.
И тотчас за ней захлопнулась дверь.
— Вашу Татьяну мы знаем и уважаем, — Васька прижал руки к сердцу и по-театральному отвесил полупоклон, чуть приподнявшись из-за стола. — Девушка серьезная, ни с кем не ходит, не красится, не мажется, ноги не заголяет. Работящая, чистоту любит. Сготовить может, гостей принять. И вообще, видная девушка.
Макар Игнатьевич кивнул.
— Я хоть и отец, а худого о ней ничего не скажу, — важно, с гордостью сказал он и, переждав чуть-чуть, добавил с кривой усмешечкой: — Конечно, кто гонится за вывеской, с тем разговора у меня нет и быть не может.
Теперь кивнул Игорь, а Васька сказал:
— А нам вывеска и ни к чему. На вывеску-то больно много охотников. А потом, если что, об нее посуду бить?
— Мудро́! — подумав, изрек Макар Игнатьевич. — Это и моя психологика. Я так думаю: красивую не для жизни — для мороки берешь. У красивой об себе возвышенные претензии: то ей под глаз не идет, то не по фигуре. Знаю, вон, дружки фронтовые, оба на красотках поженились, жизнь промелькнула, теперь такие страхолюдины, а претензии, как и раньше. Умора!
Макар Игнатьевич налил, и Васька поднял стакан.
— Давайте мы выпьем за хорошего человека, который родил и воспитал хорошую девушку Татьяну, какую мы ее знаем теперь и верим в ее хорошую душу. За вас, Макар Игнатьевич!
Макар Игнатьевич благодарно поскреб свою впалую грудь и, блестя глазами, уже прямо и откровенно разглядывал Игоря. Игорь, с красными ушами, взлохмаченный, улыбающийся, расхрабрился настолько, что не вытерпел и сказал вроде бы Ваське:
— Я Макара Игнатьевича по работе знаю. Образец для коллектива.
Стараясь как бы доказать справедливость своих чувств к Макару Игнатьевичу, Игорь одним махом, без передышки выпил стакан водки и только крякнул, обтерев губы ладонью.
Макар Игнатьевич гордо и одобрительно улыбался. Его круглая плешивая голова покачивалась на тонкой шее, глаза чуть не слипались, до того он щурился, и вообще весь он был похож на китайца, что когда-то, в прежние времена, ходили с торговыми лотками.
Ни гости, ни хозяин почти ничего не ели — есть было некогда, надо было говорить. Говорили не торопясь, не перебивая друг друга, говорили двое: Макар Игнатьевич и Васька. Как два солиста на каких-то странных соревнованиях, выступали они друг перед другом — едва замолкал один, начинал другой. Наконец Васька повел речь о «покупателе товара» и тут уж не пожалел красок: Игорь у него был и верным другом, и славным воином-пограничником, и добрым сыном для матери, и серьезным хозяином, имеющим свой дом, огород, корову, не говоря уж о всякой мелкой живности. Были вынуты и разложены перед Макаром Игнатьевичем справка из школы о восьмилетнем образовании, приказы по части с благодарностями рядовому Макарычеву за отличную службу, грамоты с производства, сберкнижка с круглой суммой — 800 рублей. А когда Макар Игнатьевич начал перечислять вещи, какие даст за дочкой, хлопнула входная дверь и из прихожей донеслось: «Макар!» Макар Игнатьевич посмотрел перед собой пьяными радостными глазами и громко, громче, чем следовало, прокричал:
— Мать! Гости дорогие у нас!
Жена его, Вера Прокопьевна, выглянула из темной прихожей, сощурилась на свет и, узнав парней, насмешливо протянула:
— Чево? Дорогие? Смотри ты, драгоценности какие!
Она засмеялась, и слова и тон ее сошли за шутку. За столом тоже рассмеялись. Она сняла пальто и вошла в комнату, низенькая, румяная толстушка, круглолицая, с рыжими гладкими волосами, веснушчатая, белозубая и кареглазая. Она работала бухгалтером на мясокомбинате и нередко допоздна задерживалась на работе.
Макар Игнатьевич весело взмахнул руками, как бы исполнил ими какой-то замысловатый танец.