День писателя - страница 38

— Идем! — настойчиво произнесла Лиза. Глаза ее были подозрительно бессмысленны.

— Нет. Не хочу. Я же тебе… Вам, — вдруг неожиданно вставилось, — сказал, что не хочу… Мне тут интересно!

— Ну и дурак! — зло бросила Лиза. Везувий вернулся к мальчику.

— Что я слышал! — с намеком на возбуждение сказал мальчик.

— Вас как-то необычно зовут?

— Везувий, — сказал Везувий.

Значит, везете Вия? — с некоторой долей иронии спросил мальчик.

— Кого?

Внезапно откуда-то сверху раздался голос:

— Юрик, домой!

Везувий поднял голову и увидел в окне четвертого этажа белый фартук, а выше, в форточке, седовласую голову женщины.

— Так вот, — продолжил мальчик, беря Везувия под руку и направляясь с ним к подъезду, — «дом» — это «колокол», а «колокол» — это «кол» о «кол»… Понимаете ход моих рассуждений? Берем один кол, берем второй кол, бьем друг об друга, возникает звук «дом»! Мы идем в колокол, в котором звонит дом.

Дверь открыла та женщина, которая кричала в форточку.

Она вполголоса что-то спросила, отступая назад и впуская в полутемную большую прихожую мальчиков, продолжавших с завидным упорством бормотать нескончаемое «домдомье».

Везувий уставился в большое зеркало, вделанное в стену, отражавшее самого Везувия, вяловатого Юрика и женщину в белом фартуке в полный рост, даже поблескивающий и сладко пахнущий восковой мастикой паркетный пол отражался в этом зеркале, расширявшем прихожую до необъятности.

В недрах квартиры, в одной из комнат, Везувий долго не мог сдвинуться с места, потому что как только ступил на бордовый мягкий ковер, застыл от изумления, обнаружив перед взором стеклянную стену, нечто вроде огромной витрины, как в универмаге, от угла до угла и от пола до потолка, прозрачную зеленоватую стену.

А на Везувия смотрели темные, с влажным отблеском немигающие глаза из-под тяжелых, в шероховатых складках, серо-зеленых век. Едва Везувий шевельнулся, чтобы подойти ближе к стеклянной стене, как веки шевельнулись, хлопнули и вновь эти глаза уставились на него.

Огромная жаба, матово-зеленая, с морщинистой бородавчатой кожей, в золотой короне, сидела на камне и пристально созерцала появление в комнате гостя. Перепончатые передние лапы были широко расставлены, как бы для прыжка. Вдруг возле этих самых лап юркнуло что-то зеленое, шевельнулись листья, и на высоком суку вынырнуло и застыло существо с любопытными запятыми глаз.

Едва Везувий, настороженный и взволнованный, хотел разглядеть это суетливое существо, как оно молнией исчезло в зарослях.

— А куда же ты Вия везешь? — вдруг с какой-то шельмоватой улыбкой спросил Юрик и уставился сквозь линзы своих в тонкой золотистой оправе очков на Везувия.

Очень большими показались эти, скорее всего увеличенные линзами, бледно-голубые глаза Везувию, который воспринял этот вопрос как издевку, насторожился и слегка побледнел. Но тут же заметил в этом вопросе некоторую странность. В чем она заключалась, он сразу не распознал, но что-то в этом вопросе было не так. В следующее мгновение Везувий догадался, что было не так, а именно: не такой была форма обращения: «Что ты…»

— Вы же… меня… на «вы» называли, — нашелся Везувий, чтобы отвлечь внимание Юрика от «везущего Вия».

— Разве не ясно? Для чего — не ясно? — проговорил Юрик и принялся рассуждать: — Это же элементарно. Когда в русском языке люди не знают друг друга и знакомятся, они говорят «вы», а потом переходят на «ты». Мы теперь совершаем переход на «ты». А если сразу незнакомому сказать «ты», он оскорбится и подумает о тебе как о невежде. Конечно, это одна из самых коварных штучек в нашем языке. Ну скажи давно знакомому, с которым ты давно на «ты», «вы» — он воспримет это обращение как издевку! — Юрик медленно поводил голубоватым указательным пальцем по кончику носа. — Так всю жизнь мы должны испытывать неудобства от этих штучек: «колов», «домов», «тыкавыков», «выкатыков»…

Он замолчал и перевел палец с кончика носа к пухлым губам, что говорило о том, что Юрик задумался.

— Тыкать легче, — сказал Везувий. — Ты да мы да мы с тобою!

— Ты-ква, — задумчиво произнес Юрик и загадочно улыбнулся, словно нащупал в этой «тыкве» мясисто-сладкую мякоть. — Ты ква скажи! — Он обернулся к коронованной (то были золотистые наросты-бородавки на голове) жабе и приказным тоном повторил: