День пламенеет - страница 29

стр.

Только двадцатого мая тронулась река. Движение льда вниз по течению началось в пять часов утра; было уже светло; Пламенный сел и стал наблюдать за ледоходом. Но Элия уже никакое зрелище интересовать не могло. В полубессознательном состоянии он лежал без движения, а лед раскалывался на части, огромные куски его ударяли о берег, с корнями вырывали деревья и открывали многотонные глыбы земли. Вокруг них земля дрожала и сотрясалась от этих страшных ударов. Через час лед остановился. Очевидно, где-то внизу был затор. Тогда река начала подыматься, вздымая на своей груди лед, пока он не поднялся выше берега. А с верховьев вода все прибывала, и громоздились все новые и новые миллионы тонн льда. Грохот был невероятный. Огромные глыбы льда вытеснялись с такой силой, что взлетали на воздух, словно зернышки дыни, пущенные вверх ребенком, а вдоль всего берега громоздилась ледяная стена. Когда ледяная гряда была пробита, шум и удары удвоились. Ледоход продолжался еще час. Река быстро спала, но стена льда на берегу, спускающаяся к самой воде, осталась.

Прошли последние льдины, и впервые за шесть месяцев Пламенный увидел реку свободной. Он знал, что лед с верховьев Стюарта все еще не прошел, что он скопился там глыбами и может прорваться и спуститься вниз в любое время, но положение было слишком отчаянным, чтобы можно было медлить. Элия в любой момент мог испустить дух, да и сам он был далеко не уверен, что сил, оставшихся в его ослабевших мускулах, хватит на спуск лодки.

Это была также игра. Если он станет ждать здесь второго ледохода, Элия умрет наверняка, да и сам он, вероятно, отправится за ним. Если ему удастся спустить лодку и опередить второй ледоход, если его нагонит лед с верховьев Юкона, если его-счастье будет на его стороне в преодолении этих существенных препятствий и еще сотни других помельче, они достигнут Шестидесятой Мили и будут спасены, если — и снова «если» — у него хватит сил пристать у Шестидесятой Мили, а не проплыть мимо.

Он принялся за работу. Стена льда возвышалась на пять футов над тем местом, где стояла лодка. Подыскивая удобное место для спуска, он заметил большую глыбу льда, отлого спускавшуюся к реке, протекавшей внизу, у подножия ледяной стены. Двадцать футов отделяли его от этого места, и через час ему удалось подтащить туда лодку. Его тошнило от напряжения, а по временам он почти терял сознание; он ничего не видел, перед глазами мелькали пятна и искры света, мучительно яркие, словно бриллиантовая пыль; сердце отчаянно билось, вызывая приступы удушья. Элия не проявлял ни малейшего интереса, не двигался, не открывал глаз. Пламенный один вел борьбу. Наконец, упав на колени от напряжения, он установил лодку в равновесии на вершине стены. Ползая на четвереньках, он перетащил в нее свой тулуп из кроличьих шкур, ружье и ведро. С топором он не стал возиться. Для этого ему нужно было проползти еще двадцать футов туда и обратно, а он знал, что, если топор и понадобится, все равно он не сможет им воспользоваться.

Справиться с Элия оказалось труднее, чем он предполагал. Отдыхая через каждые две минуты, он протащил его по земле и вверх на ледяную глыбу к лодке. Но поднять его в лодку он не мог. Гибкое тело Элия поднять было значительно труднее, чем груз такого же веса и таких же размеров, но твердый. Пламенному не удавалось его впихнуть, так как тело перегибалось посередине, словно неполный мешок с зерном. Тогда он влез в лодку и тщетно старался втянуть за собой товарища. Он мог только поднять голову и плечи Элия на верхушку шкафута. Когда же он отпускал руки, чтобы взяться за нижнюю часть туловища, Элия быстро сгибался посередине и опускался на лед.

Отчаявшись, Пламенный переменил тактику. Он ударил Элия по лицу.

— Черт бы тебя побрал, мужчина ты или нет? — крикнул он. — Вот тебе, проклятый! Получай!

Ругаясь, он бил его по щекам, по носу, по губам, стараясь этой болью от ударов вернуть сознание и ослабевшую волю человека. Элия открыл глаза.

— Слушай теперь! — хрипло крикнул Пламенный. — Когда я втяну твою голову на шкафут, держись за него! Слышишь меня? Держись! Зубами вцепись, но не выпускай!