День рождения - страница 14

Наконец мама стала приходить с работы пораньше, а может быть, просто дни сделались длиннее. Мака с мамой возвращались теперь домой уже не в темноте. На улице все можно было рассмотреть. Они шли по серому снегу, и тяжелые сосульки поблескивали на крышах. По стоптанным ступенькам Мака и мама поднимались к своим дверям, мама отпирала дверь, и Тамара протягивала к Маке свои окоченевшие за день руки.

Однажды они подошли к своей двери и увидели большой серый конверт. Он был засунут в дверную ручку.

— Письмо, — сказала испуганно мама. — От кого бы это?

Она осторожно надорвала конверт.

— От дедушки! — радостно воскликнула мама.

Да! Это письмо было от дедушки, от маминого папы. Это было письмо из далекого, незнакомого Крыма, с берега огромного моря. Дедушка был учителем в деревенской школе. Он звал маму и Маку к себе в гости. Он был старенький, и ему было грустно одному. А сейчас ему хотелось радоваться, потому что теперь везде в Крыму — и в их маленькой деревне и на дедушкиной школе — развевались красные флаги. Теперь дедушке хотелось радоваться потому, что весна скатилась с высокой горы и с моря дул теплый ветер. Дедушка звал маму и Маку к себе в гости, и мама и Мака решили ехать к дедушке.

Мама собрала вещи, и Мака собрала вещи. Мама одела дочку, и Мака одела дочку. Тамара, закрыв глаза, смирно лежала у Маки на руках, завернутая в одеяло. Конь Кузьма и мишка Танюшка оставались дома. Мака спрятала их в темный шкаф. В толстой сумке у мамы лежали все удостоверения, все разрешения, все мандаты, все пропуска, все волшебные бумажки, которые должны были помочь доехать до дедушки. Тетя Катя все тревожилась, не забыла ли мама что-нибудь… Наконец захлопнулась дверь. Щелкнул ключ. Промелькнули последний раз знакомые ступеньки. Тетя Катя, стоя на крыльце, помахала рукой, и Павлик кивал головой, уцепившись за ее пальто. Путешествие началось.

Нельзя было лететь на ковре-самолете. Надо было ехать на поезде. Нельзя было шагать в семимильных сапогах. Надо было ехать по железной дороге.

На вокзале все было непонятно. Люди бегали и толкались так, как будто бы все-все растеряли. Мака бежала, держась одной рукой за чемодан, а другой рукой прижимая к себе Тамару. По крутым, трудным ступенькам кто-то втащил Маку и маму, поезд загудел и тронулся.

И маму и Маку задвинули вместе с чемоданами куда-то под самую крышу вагона, так что даже Маке пришлось сидеть согнувшись. Где-то рядом плакал ребенок, но в темноте его не было видно.

С утра до вечера мама и Мака не могли даже разогнуться. А к вечеру люди как-то утряслись и можно было прилечь.

Внизу всхлипывала гармошка и клубился густой вонючий дым. Изредка вспыхивал огонек, освещая на минутку чье-нибудь сердитое волосатое лицо, узловатую руку или потертый воротник шинели. Мака думала, что все это ей снится. Так все было странно: и шум колес, и гул голосов, и дым, и плач. Ей хотелось проснуться у себя дома, в кроватке. Так бывало, когда ей снились страшные сны. Но вместо того чтобы проснуться, Мака заснула, положив голову на чей-то узел, крепко держа Тамару.

Мака проснулась оттого, что поезд остановился. Под ней, перед ней, около нее шевелились серые кучи одежды. Светлели туманные окна.

— Орша! — громко крикнул кто-то.

— Просыпайся скорее! — взволнованным голосом сказала мама. — Нам нужно выходить.

И вот, переступая через спящих людей, наступая на чьи-то шинели, на чьи-то узлы, отмахиваясь от сердитых голосов, мама и Мака выбрались на платформу. Там уже стояло несколько человек.

— Вам нужно пройти территорию, занятую немцами, — сказал им начальник станции.

Ровный четырехугольный, как будто деревянный, из-под земли вырос часовой.

— Цурюк! — сказал он деревянным голосом. — Цурюк! Назад!

Но мама не могла идти назад. Мама должна была идти вперед. Она сделала еще шаг… И Мака сделала еще шаг.

— Цурюк! — крикнул немец, и мурашки побежали по спине у Маки.

Нескольких человек, и маму, и Маку часовой повел в комендатуру.

Все было как на страшной, нераскрашенной картинке. Серая земля, серые лужи с белыми блестками воды, серое небо. Черные люди, торопливо идущие перед четырехугольным, широким часовым. И черные голые деревья с торчащими, растрепанными ветками.