Деревенский торгаш - страница 4

— Соро-ок? — удивленно спросил мужик.

— И ей-богу, ха-ха-ха!..

— Врешь? — с выражением мучительного беспокойства снова спросил тот.

Но Прохор Игнатьич залился уже звонким дребезжащим хохотом; даже на унылом лице крестьянина, продававшего мед, мелькнуло что-то вроде улыбки.

— Дру-уг, неуж взаболь?.. — снова обратился он к Прохору Игнатьичу, когда взрыв хохота его стих и только по временам вылетали оторванные, однозвучные всхлипывания.

— Тут так и друг, а-а… спужалси… — снова ответил он, отирая с глаз слезы, вызванные смехом.

— Спужался, и ей-богу!., наживная копейка-то, и то Федору Силычу корову запродал. Оно шутка, што ль, ни за што отдать? три гривны… накла-адно!.. хе… де-еньги!.. — говорил он, отходя от прилавка с надетой на голове шляпой и видимо повеселев.

— Будь ты по-божески, Прохор Игнатьич! — приступил по уходе его мужичок, продававший мед. — Дай хоша по пяти-то с полтиной… не зори для праздника.

— Не струна, болезный!.. — с жалостью в голосе ответил ему Прохор Игнатьич и пристально посмотрел на пожилого крестьянина, подошедшего к прилавку и молча облокотившегося на него.

— Неуж ты по четыре пуд хошь?

— Нужа, так и по три отдашь!..

— Сдел… милость… надбавь хошь рублик-то… для ребяток-то малых…

— Не фартуна, товарищ!..

— А-ах, бог с тобой!.. — ответил тот надорванным голосом, всплеснув руками по бедрам, и через мгновение, как будто машинально приняв из руки Прохора Игнатьича новенькую трехрублевку, соблазнительно мелькавшую перед его глазами, долго и пристально всматривался в нее, как бы вникая в смысл скрытой в ней силы.

— Так и думал, што ты с деньгами придешь: левая ладонь иззудилась… што, мол, за грех? Никак, Митрофан придет!.. — прищурившись, обратился Прохор Игнатьич ко вновь пришедшему, пока продавший мед мужичок, завернув в тряпицу бумажку, положил ее за пазуху и, не поклонившись своему благодетелю, отошел от прилавка.

— Нету, друг!.. — ответил Митрофан.

— А ты, помнится, к спасу сулил отдать, а?..

— Прогорел… не сбился деньгами-то… обожди: ужо я тебе первому; сам то-ись, без рубахи буду, а тебе отдам! Не купишь ли нетель?

— Большая?

— Полуторник!..

— Што ж… коли ценой выйдет, можно!

— От хорошей коровы-то: другому бы и не продал; и баба-то на племя хотела оставить, да нужа, нужа, друг, совсем заела; рубля два дашь?

— Веди!..

— Добрая нетель-то!

— Веди, веди: пощупаем…

Митрофан еще что-то хотел сказать, но только тряхнул головой и побежал вдоль улицы. По уходе его Прохор Игнатьич достал из простеночного шкафа толстую книгу в кожаном, истрепавшемся от времени переплете, исписанную гвоздеобразными буквами и цифрами, выраставшими для крестьян в неоплатные долги. Надев круглые очки в медной оправе, он медленно перелистывал ее. К прилавку подошла девушка в простой холщовой рубахе и юбке, с красным платком, повязанным на голове, концы которого, падая на полную грудь, прикрывали ее.

— А-а, Марьюшка… не путем ли дорожкой? — встретил он, протягивая ей руку.

Она стыдливо потупилась.

— Спеси-ива… ну, ну, не стыдись… Я ведь расхожий мужик-то… — и он щипнул ее около одного из концов платка.

Закрасневшись еще сильнее, девушка отодвинулась от прилавка, прикрыв грудь руками.

— Хе-хе-хе!.. — и слезящиеся глаза Прохора Игнатьича впились в нее. — Перстенек, што ль? — спросил он.

— Чайку бабушка просила!.. — тихо ответила она.

— Золотничок небось… да сахару на приглядку, а? А перстенек-то… глянь-ко… а-ах, распори его вилами, ж-жа-ар!.. — вынув один из перстней и повертев им перед глазами, говорил он. — Купи!

— На какие деньги-то? — тихо спросила она.

— Эфтакой крале можно и в долг поверить: не пропадет… — и он подмигнул ей: — подарить, а?

— Не надоть!.. — искоса взглянув на него, прошептала она.

— Того бы, а? А перстенек-то, а-ах!.. Да ты не бойсь: поквитались бы!.. Што стар-то… да ты не брезгуй… бородой-то не колет… иной старый-то лучше молодого… а? — И он залился сиплым, грязным хохотом.

Окончательно сконфуженная, девушка закрыла лицо концами платка.

— И как ни взглянешь на Прохора, все-то он с девками!.. — шутливо произнес подошедший крестьянин с новой сыромятной сбруей на плече, украшенной кольцами и бляхами.