Деревенский торгаш - страница 5

— Не с тобой ли язык точить? — желчно отозвался он, пряча перстень в ящик и снимая весы, подвешенные к потолку за одну из цепей. — Копейка-то в недоимку пойдет, а? — спросил он у Марьи, принимая положенный ею на прилавок медный пятак.

— Я скажу ужо бабушке!..

— Скажи, штоб она напередки глаза-то гущей протирала… не впервой берет, знает цену-то!.. А ты куда это со сбруей-то? — спросил он крестьянина, когда, подобрав сверток с чаем, девушка ушла.

— К тебе… авось, думаю, рублик дашь!..

— Што, мало? — спросил он, пристально осмотрев сбрую.

— Будет!..

— Проси боле, не робей!.. В Москве не бывал?

— Нет!

— Съезди!..

— Зачем?

— Науку произойдешь… там, слыхать, толсто куют, да тонко носится; тогды уж и приходи в долг под сбрую просить, оболванишь!..

— Ты ремни-то огляди: кто тебя болванит? Неуж не стоит рубля-то? — вытягивая перед ним длинные, упругие ремни ее, говорил он. — Одной меди-то на рубь будет: чего боишься? отдам!..

— Я вашу-то отдачу давно уж на воде мылом записываю; ноне у меня другие порядки…

— О-о!..

— Так точно!..

— Никак, к меду приговариваешься!..

— Неси: отведаем!..

— Меда у меня, то-ись… язык проглотишь…

— Не бойсь… он у нас крепко привязан!..

— Так не берешь сбруи-то, а?

— К зиме приноси; две гривны дам!..

— За экую-то сбрую две гривны, а? Фю-у-у!.. видать тоже, московский-то трахт топтал, — говорил он, отходя от прилавка, но, дойдя до середины улицы, остановился.

Крестьяне, выметавшие улицу, криками и хохотом встретили в это время Митрофана, который вел телку; конец веревки был обвязан узлом на шее. Упиравшаяся телка, с ревом прыгая в стороны, мотала головой, стараясь высвободить голову и увлекая за собой своего вожатого. Едва он подтащил ее к воротам, Прохор Игнатьич спустил ставень и вышел во двор.

— Ну и божья скотинка, упарила!.. — снимая теплую шапку и отирая крупный пот со лба полой рубахи, говорил он, не выпуская все-таки из рук конца веревки, между тем как Прохор Игнатьич, подойдя к телке, осматривал ее, щупая у нее копец хвоста и выпуклости на лбу.

— Веди в стайку!.. — сказал он, видимо оставшись доволен осмотром ее, и, войдя в лавку, спустил прилавок, около которого стоял уже закладчик сбруи.

— Почем ты меда-то берешь? — спросил он, едва Прохор Игнатьич укрепил на крючья спущенный прилавок.

— По меду и цена, милый друг… разговор один… — с улыбкой ответил он.

— Сле-езница мед-то!..

— И слеза-то, друг, разная бывает: ино дело девичьи, ино — мужичьи; каков на скус?.. Скажи-ко…

— Отменный!.. Верь… для тебя только за восемь рублев пуд отдам!..

— А-а!.. видать, што сладкой!.. — с иронией произнес Прохор Игнатьич, пристально смотря на него.

— Сластена! Говорю, язык проглотишь…

— Не носи, коли так…

— О-о!.. што ж?..

— Боюсь за язык… и в самом деле, этак съешь его и не услышишь, а наше дело торговое: куды пойдешь без языка?.. Уж подожду какого ни на есть подешевле… этак рублика в три!..

— В три-и?.. Да где ты экого возьмешь? — с удивлением спросил мужик.

— Деревня-то велика и праздник-то завтра не малый: кто ни на есть и навернется; а ты сбегай-ка к Захарке, спроси, за какую цену он мне мед-то продал, а его меда лучше твоих и мужик-то он на вид показистей тебя… — прищурившись, с насмешкой в голосе говорил Прохор Игнатьич.

— Это Захарка-то?.. — обидчиво спросил тот.

— Захарка!.. У него одного ума в беремя не обхватишь!..

— У Захарки-то?..

— У Захарки. С ним таперича и дела вольготно вести: не ломается, все порядки знает; таперича супротив Захаркиных медов во всем околотке не найдешь!..

— А-а!.. — с обидчивой в свою очередь иронией протянул тот.

— Верное слово… и то он по три рубля пуд отдал, а твои-то меда я знаю!..

— Худые нешто? — с сарказмом спросил он.

— Окромя тьфу… и речи не найдешь!.. Одного сору не оберешься!..

— О-о… Гляди ж!..

— Так точно… твой мед супротив захаркина што деготь супротив божьей росы, а тоже восемь рублев за пуд ломишь, хе-хе-е… Смешной ты человек, с которого боку ни посмотри на тебя!

— Это я-то?.. — конфузливо взглянув на него, спросил мужик.

— Окромя тебя, кому ж за хвасню в побасенку войти!..

— А ты знаешь, што мой мед таперича настоящий липовый, а Захаркин со всякой травы, а? — вдруг весь вспыхнув и от внутреннего волнения вскинув шапку на затылок, спросил он, задетый за живую струну своего самолюбия. — Штобы это таперича мой мед да хуже Захаркина!.. — с расстановкой повторил он. — Стоо-ой!.. Хошь об заклад? Я те такого меду пуд принесу, што твоему Захарке от завиди лопнуть, а? — решительно спросил мужик, протягивая ему руку.