Деревня - страница 16
Прочие истории, связанные с животными
В части, посвященной живности, я рассказывал о животных, которых мы содержали у себя. Ко всем тем животным я, естественно, имел непосредственное отношение и на основе своего опыта общения с ними сложил о них собственное представление, которое в той части и было запечатлено. На том, однако, мои контакты с животными не заканчиваются, а за совокупное время, проведенное в деревне, я успел повстречаться и с лошадями, и с коровами, и с козами, и с гусями, и с индюками, и с утками, а также с индоутками, которые хоть и не столь распространены среди отечественных заводчиков, но у некоторых семей с нашей улицы уже на момент моей золотой поры имелись в хозяйстве и активно разводились.
Лошадей я видел, конечно, не в таком большом разнообразии, как, скажем, коров, однако с завидной частотой, уступавшей, впрочем, частоте все той же коровьей. Практически каждый мой выход в люди я имел удовольствие наблюдать лошадей, мирно пасущихся у обочины дороги в окружении травы и яблок навоза, ими же и произведенных. Приближаться к ним мне было запрещено, да и сам я остерегался, наслушавшись историй о том, что могут натворить крупные копытные в порыве испуга или ярости, а то и по чистой случайности. Были это, конечно, не породистые жеребцы, а тяжелоупряжные лошади, без благородной родословной, но крепко сбитые и готовые к самому тяжелому труду.
Однажды Григорий привез к Акулине одного такого коня для вспахивания земли. Мне довелось на нем посидеть и опыт этот, пускай и далеко не единственный мой жизненный опыт сидения верхом на лошади, но самый первый, в четырехлетнем возрасте, я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Запомнил в основном по страху, в силе своей перекрывшему даже восторг. Взрослым же вокруг меня, казалось, было весело смотреть на маленького перепуганного меня, сидящего верхом, по крайней мере так я это запомнил. Притом, что в преддверии этого происшествия наверх я вовсе не просился, но напротив, как бы даже со страхом поглядывал на огромное животное издалека, стоя на верхней ступени веранды. Конь к тому же не имел седла (благо, ездить мне не довелось), и я, сидя на нем, чувствовал его бока, крепко сжатые моими ножками. И хотя, помню точно, что конь стоял ровно, без движения, и мышцы его, следовательно, должны были быть статичны, я словно чувствовал под собою все их бугры и то, как они перекатывались под лоснящейся коричневой кожей, вспотевшей от солнца и движения по пути в наш двор. От коня явственно пахло мускусом. Этот запах конского пота, до того резкий, что въевшийся в память, я помню и теперь, по прошествии многих лет с того случая, - истинный запах зверя.
С коровами меня связывает куда больше встреч, чем с лошадьми, но настолько близкий контакт, как в вышеописанном случае, я имел с коровой всего только раз в жизни. Лишь только раз я позволил себе прикоснуться к теленку, да и тот, признаться, не помню. Как же так вышло? - спросите вы и вполне справедливо. На этот закономерный и сам собою напрашивающийся вопрос я отвечу, что дело было несомненно в возрасте. Так уж получилось, что видимо, инстинкт мой, наиглавнейший для всего живого, а именно остаться вопреки всему в живых в мои самые первые, младенческие, можно сказать, еще годы, не проявлялся как следует в моем поведении, на что имею неоспоримые доказательства. В частности, имею фотографию, где был запечатлен в предательских объятиях с теленком, которым мог бы в силу возраста, а как следствие его и небольшого размера, быть раздавленным в одно мгновение, и даже без злости с его стороны, но так, походя. Предательскими же я считаю те объятия за то, что предал сам себя сознательного, будучи не вполне еще существом даже разумным, но лишь его зарождающимся прообразом. По правде сказать, для меня загадкой и на момент сегодняшний остается, как могла моя сверх меры заботливая мать, которую помню я всегда жутко трясущейся и наперед испуганной за детей своих женщиной, допустить такое безобразие. Чтобы я, значится, - три вершка от горшка кроха - обнимал морду теленка, опустившуюся пожевать травы. Однако же, это было и это есть на стареньком фотоснимке в семейном альбоме. Назвать же данный случай демонстрацией моего бесстрашия я не могу по причине абсолютной несвойственности мне оного. Скорей уж здесь имела место вопиющая небрежность и глупость, простительная если только мне тогдашнему - трехлетнему малышу.