Деревянные пятачки - страница 69

— Это могли бы и потом сделать, — осуждающе сказала судья. — Надо было не на колешки падать, а спасать скот хотя бы.

— Не до того мне было...

— Еще хотите что-нибудь добавить?

— Нет...

— Садитесь. Вопросы у сторон будут?

— Да, — сказала прокурор. — Скажите, подсудимый, как же вы все-таки подожгли дом? Неужели одной головешкой?

— Да, — не поднимая головы, ответил Авилов.

— Как же вы это сделали?

— Положил к стене... Потом еще бросил головешку.

— И что же, стена сразу загорелась?

— Да...

— Сразу?.. А бензином или керосином вы не обливали стену?

— Нет... Не обливал.

— У меня больше вопросов нет.

— Разрешите мне, — сказал защитник. — Скажите, Авилов, в каких вы были отношениях с Анастасией Петровной, матерью первого мужа вашей жены?

— Я не обижал ее.

— А она вас?

— Я понимал ее и потому не обижал. Так мы с Катей условились.

— Ну, а подробнее.

— Подробнее... Теперь это уже в прошлом. Дома-то нет, и укора больше не будет.

— Что вы хотите этим сказать?

— Не нравилось ей, что я живу в доме ее сына.

— Она работала в колхозе?

— Нет, она уже старая.

— Значит, она была на вашем иждивении?

— Мы не считались с этим.

— У меня больше вопросов нет.

— Садитесь, — сказала судья подсудимому. — Пригласите Авилову Екатерину Павловну.

Милиционер быстро вскочил, прошел четким шагом к дверям и вызвал Авилову.

— Вы должны говорить только правду, — сказала ей судья, в то время как секретарь подала Авиловой лист бумаги, чтобы она расписалась в том, что будет говорить только правду. — Расскажите все, что вы знаете о своем муже и как случился пожар.

Екатерина Авилова с жалостью посмотрела на бледно-сизый затылок мужа, делавший его таким непохожим на того сильного, ласкового человека, с которым она прожила пятнадцать лет, и, смахнув набежавшую слезу, вздохнула.

— Хорошо мы жили с Колей... Он пришел в наш дом совсем молоденьким, двадцать лет всего было. Вот наши деревенские не знают, а ведь я ему говорила — зачем я тебе? Ведь на восемь лет старше. А он ответил: «Я слушаться буду тебя». И ни разу меня не обидел. И к детям ласковый... Работник такой, что поискать. Ничего плохого не могу сказать про Колю. И нет у меня на него зла. И к Сергуне хорошо относился, как к своим. Не делил. Учиться его заставил. Теперь уж кончил три курса Сергуня. — Екатерина Авилова помолчала, как бы собираясь с мыслями, что сказать. — Хорошо мы жили... Заботливый Коля, старательный, сложа руки не посидит. Все в деле. Если правду сказать, то и дом-то теперь его — и крышу шифером покрыл, ведь была солома, и вагонкой весь дом обшил, и покрасил, и крылечко застекленное сделал. И все вещи, которые мы с ним нажили, все новое, от старого ничего не осталось... Телевизор был... Стиральную машину купили...

— Вы про пожар расскажите, — сказала судья.

— Про пожар и узнала от Коли, когда он прибежал ко мне. Очень расстроенный был, прямо не в себе. Выбежала я с фермы, а там, где наш дом, огонь до неба...

— Вы знаете, из-за чего пожар произошел? — спросила судья.

— Сергуня обидел. Да не свои это он слова сказал, — бабка все домом попрекала. Невзлюбила она Колю. С самого первого раза, как они пришел, не приняла его. По незнанию сел на то место, где раньше Василий сидел, первый мой муж — умер он‚— так она согнала его. Велела сажать туда Сергуню, внука. Потом портрет вынесла из своей комнаты, повесила на самом виду, сына портрет, Василия, — это к тому, чтобы указать, кто в дому хозяин... Но мы с Колей условились не обращать внимания на это. Человек она старый, да и понять ее можно, в горе она... — Екатерина Авилова выпрямилась, и судья увидела измученное лицо с большими, расплывшимися от тоски глазами.

— Вопросы у сторон будут? — чуть дрогнувшим голосом спросила судья.

— Да, — сказал защитник. — Скажите, Авилова, а разве у вашего мужа, Николая Авилова, не было своего дома?

— Он ведь без отца, с матерью жил. Отца в войну повесили как партизана. Сестра была старшая, но вышла замуж, уехала... И жил Коля с матерью сначала в землянке, потом уж кое-как сладил домишко. Мы его на баньку переделали, когда его мать умерла.